вон же он - кроет мою кобылу... чёрт! Я сейчас!

   С воинственным кличем принцесса скрылась в лесу, гремя и грохоча доспехами, подарив мне возможность немного прийти в себя и обдумать сложившуюся ситуацию.

   Из положения, в которое я имел несчастье попасть, выход был один-единственный: бегом домой и срочно занемочь! Путаясь в перепачканной мантии, цепляясь за мешающие ножны с дурацким мечом, спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу подобно вероломной скотине Моргенштерну, я спешил найти укрытие в стенах моего дворца. Я мчался по парковым дорожкам, всхлипывая и причитая, ругая на все лады тот день, когда двадцать с лишним лет назад я имел глупость явиться в этот жестокий мир.

   На одном из поворотов посыпанную крупным песком дорожку не спеша пересекала толстая мышь, и мне пришлось сделать огромный крюк, дабы не встретиться с ужасающей тварью ещё раз, ибо это было уже слишком для моих истерзанных нервов.

   Едва не сбив с ног четверых стражников, я ворвался за ограду, отделяющую парк от дворца, с истошным криком: "Закройте ворота!!!". Испуганные стражи немедленно бросились исполнять мою волю, а я уже ломился обратно с воплем: "Откройте ворота!!!", так как у парадных дверей увидел ужасную железную деву Евгенику. Держа на поводу двух лошадей, одной из которых был треклятый Моргенштерн, она мило беседовала с моими венценосными родителями. И словно гром среди ясного неба карой Господней обрушились на мою нечастную голову слова, сказанные зычным матушкиным голосом: "Вот женщина, достойная руки и сердца моего сына! СВАДЬБЕ БЫТЬ!!!"

   Я обнял одного из стражников, уткнулся в его усатую морду и безутешно зарыдал. По приказу матушки меня водворили в мои покои, заставленные рядами ночных посудин на случай возобновления моей позорной болезни, и заперли в них на два поворота ключа. Очутившись в заточении, я вдоволь наплакался, разбил об стену два десятка ночных посудин - тех, что более всего вызывали мой бессильный гнев: в голубой цветочек, с тремя поросятами и сценой, где герой Беовульф целует какую-то томную деву. Растоптав черепки в прах, я почувствовал, что силы совершенно меня покинули, кое-как взобрался на ложе и уснул. Сквозь сон я слышал, как жалобно плакал в соседних покоях мой неустрашимый отец.

   К ужину меня разбудили, переодели в чистое, поменяли одну белую мантию на другую, причесали, подрумянили, почистили зубы, надели неудобные жмучие лаковые туфли и отвели в тронную залу, где был в очередной раз накрыт огромный стол. Все уже были в сборе, звучал весёлый смех, дамы оживлённо переговаривались, матушка и Евгеника вели непринуждённую беседу, мой отец общался с огнегривым рыжебородым великаном, чей живот был столь велик, что его обладатель ни за что не дотянулся бы до стола, если бы не длинные цепкие руки. Таков был Его Величество Дендрофил, отец Евгеники.

   Меня встретили бурными овациями, Дендрофил оглушительно засвистел и радостно затопал ногами, Евгеника плотоядно облизнулась незаметно для окружающих. Хвала небесам, меня усадили не рядом с принцессой, а напротив неё. Всё равно аппетит был безнадёжно испорчен. Все блюда символизировали для меня смерть и Евгенику. Я не мог смотреть на мясо, воображая себе, во что меня превратит железная дева, вид овощей вызывал у меня оторопь, ибо их подают к мясу, на костлявую, как Смерть, рыбу я взирал с ужасом, птица ассоциировалась с паскудным волшебным дятлом, зелень напоминала кусты в парке и могильные венки, молоко, сметана и творог обладали смертельной белизной, а глядя на фрукты, я невольно вспоминал поэтические "кожа, словно персик", "ланиты цвета граната", "глаза тёмные, будто спелая вишня" (и очень некстати: "нос распухший, словно слива" и "попа толстая, шершавая, как ананас"). Совсем плохо мне стало, когда передо мной на стол водрузили блюдо, полное варёных раков: каждый из них казался мне Евгеникой в доспехах, обагрённых моей невинной кровью. Смертельно захотелось жить.

   Приглашённые бродячие менестрели в углу зала нестройными голосами уныло тянули "Unforgiven". Знакомые слова баллады навеяли тоску по тем далёким золотым временам, когда меня ребёнком отправляли погостить к бабушке, которую отец после смерти моего царственного деда великодушно сослал в монастырь, а не казнил через отсечение головы, как требовала древняя семейная традиция. Бабушка, помимо того, что была женщиной красивой и властолюбивой, ещё и ценила новаторство и хорошую шутку: она развела при монастыре огород, в подвале оборудовала пыточную и раз в месяц устраивала соревнования по бегу между монашками. Победительница награждалась бутылью славного вина, а трём пришедшим последними устраивали коллективную "тёмную" и растягивали на дыбе. Со мной бабушка никогда не была строга. С ней вместе мы мазали лица сажей и бегали вечерами по монастырю, натирали свечными огарками пол перед дверью кельи матери-настоятельницы, во время трапезы ползали под столом и тонкими верёвочками связывали монахинь между собой за худые волосатые ноги... Думаю, бабушка нашла бы средство, чтобы одолеть мою наречённую и избежать свадьбы.

   Дабы отвлечься от мрачных мыслей, я стал думать о побеге. План побега я составил довольно быстро, но один вопрос никак не желал решаться: каким образом засунуть в дорожную суму всю необходимую мне одежду, обувь, парфюмы, средства для ухода за волосами, ногтями, кожей рук, ног, лица, как запихать в ту же суму мои личные драгоценности, оружие, фолиант любимых сказок с картинками, еду, питьё, посуду и пуховую перину? Пока я ломал голову, торжественный ужин кончился. Матушка самолично отвела меня в мои покои, пожелала хорошо выспаться и как бы между прочим заметила:

   - Чтобы ничто не тревожило твой сон, я запру тебя на амбарный замок и два засова. Да, под окнами сегодня посадили кусты роз и крайне редкое, экзотическое растение - крыжовник. Может, ты помнишь? У него вкусные плоды и шипы длиной в половину пальца...

   Стоит ли говорить, что ночь прошла без сна? До самого рассвета я бродил по покоям, кусая губы и заламывая руки, и даже протоптал тропинку в ворсистом персидском ковре. В отчаянии я обращался за советом к волшебному Зеркалу, но оно ничего толкового не придумало. А потом мы с ним разорвали всякие отношения. Получилось это при следующих обстоятельствах: я заглянул в него и увидел пялящуюся на меня личину премерзкую, бледную, всклокоченную и с синяками под выпученными очами, потребовал объяснений, после чего услышал: "Нечего на Зеркало пенять, коли рожа кривая". Оскорблённый, я нанёс глупой амальгаме удар ночной