кошка.
Кошка была старая, глухая, Ни мышей, ни мух не слышала, А Христос сидел на руках у матери И смотрел с иконы на голубей под крышею.
Жил Мартин, и никто о нем не ведал. Грустно стучали дни, словно дождь по железу. И только иногда за скудным обедом Учил его отец распевать марсельезу.
«Вырастешь, – говорил он, – поймешь... Разгадаешь, отчего мы так нищи!» И глухо дрожал его щербатый нож Над черствой горбушкой насущной пищи.
Но вот под тесовым Окном — Два ветра взмахнули Крылом;
То с вешнею полымью Вод Взметнулся российский Народ...
Ревут валы, Поет гроза! Из синей мглы Горят глаза.
За взмахом взмах, Над трупом труп; Ломает страх Свой крепкий зуб.
Всё взлет и взлет, Всё крик и крик! В бездонный рот Бежит родник...
И вот кому-то пробил Последний, грустный час... Но верьте, он не сробел Пред силой вражьих глаз!
Душа его, как прежде, Бесстрашна и крепка, И тянется к надежде Бескровная рука.
Он незадаром прожил, Недаром мял цветы; Но не на вас похожи Угасшие мечты...
Нечаянно, негаданно С родимого крыльца Донесся до Мартина Последний крик отца.
С потухшими глазами, С пугливой синью губ, Упал он на колени, Обняв холодный труп.
Но вот приподнял брови, Протер рукой глаза, Вбежал обратно в хату И стал под образа:
«Исус, Исус, ты слышишь? Ты видишь? Я один. Тебя зовет и кличет Товарищ твой Мартин!
Отец лежит убитый, Но он не пал, как трус, Я слышу, он зовет нас, О верный мой Исус.
Зовет он нас на помощь, Где бьется русский люд, Велит стоять за волю, За равенство и труд!..»
И, ласково приемля Речей невинных звук, Сошел Исус на землю С неколебимых рук.
Идут рука с рукою, А ночь черна, черна!.. И пыжится бедою Седая тишина.
Мечты цветут надеждой Про вечный, вольный рок. Обоим нежит вежды Февральский ветерок.
Но вдруг огни сверкнули... Залаял медный груз. И пал, сраженный пулей, Младенец Иисус.
Слушайте: Больше нет воскресенья! Тело его предали погребенью: Он лежит На Марсовом Поле.
А там, где осталась мать, Где ему не бывать Боле, Сидит у окошка Старая кошка, Ловит лапой луну...
Ползает Мартин по полу: «Соколы вы мои, соколы, В плену вы, В плену!»
Голос его все глуше, глуше, Кто-то давит его, кто-то душит, Палит огнем.
Но спокойно звенит За окном, То погаснув, то вспыхнув Снова, Железное Слово: «Рре-эс-пу-у-ублика!» 1917
С чьей-то ласковости внешней Отгрустил я в синей мгле О прекрасной, но нездешней, Неразгаданной земле.
Не гнетет немая млечность, Не тревожит звездный страх. Полюбил я мир и вечность, Как родительский очаг.
Все в них благостно и свято, Все тревожное светло. Плещет рдяный мак заката На озерное стекло.
И невольно в море хлеба Рвется образ с языка: Отелившееся небо Лижет красного телка. 1917
По голубой долине, Меж телок и коров, Идет в златой ряднине Твой Алексей Кольцов.
В руках – краюха хлеба, Уста – вишневый сок. И вызвездило небо Пастушеский рожок.
За ним, с снегов и ветра, Из монастырских врат, Идет, одетый светом, Его середний брат.
От Ветегры до Шуи Он избраздил весь край И выбрал кличку – Клюев, Смиренный Миколай.
Монашьи мудр и ласков, Он весь в резьбе молвы, И тихо сходит пасха С бескудрой головы.
А там, за взгорьем смолым, Иду, тропу тая, Кудрявый и веселый, Такой разбойный я.
Долга, крута дорога, Несчетны склоны гор; Но даже с тайной Бога Веду я тайно спор.
Сшибаю камнем месяц И на немую дрожь Бросаю, в небо свесясь, Из голенища нож.
За мной незримым роем Идет кольцо других, И далеко по селам Звенит их бойкий стих.
Из трав мы вяжем книги, Слова трясем с двух пол. И сродник наш, Чапыгин, Певуч, как снег и дол.
Сокройся, сгинь ты, племя Смердящих снов и дум! На каменное темя Несем мы звездный шум.
Довольно гнить и ноять, И славить взлетом гнусь — Уж смыла, стерла деготь Воспрянувшая Русь.
Уж повела крылами Ее немая крепь! С иными именами Встает иная степь. 1917
Я сегодня увидел в пуще След широких колес на лугу. Треплет ветер под облачной кущей Золотую его дугу.
На рассвете он завтра промчится, Шапку-месяц пригнув под кустом, И игриво взмахнет кобылица Над равниною красным хвостом.
Разбуди меня завтра рано, Засвети в нашей горнице свет. Говорят, что я скоро стану Знаменитый русский поэт.
Воспою я тебя и гостя, Нашу печь, петуха и кров... И на песни мои прольется Молоко твоих рыжих коров. 1917
Дремлет взрытая дорога. Ей сегодня примечталось, Что совсем-совсем немного Ждать зимы седой осталось.
Ах, и сам я в чаще звонкой Увидал вчера в тумане: Рыжий месяц жеребенком Запрягался в наши сани. 1917
Звени, звени, златая Русь, Волнуйся, неуемный ветер! Блажен, кто радостью отметил Твою пастушескую грусть. Звени, звени, златая Русь!
Люблю я ропот буйных вод И на волне звезды сиянье. Благословенное страданье, Благословляющий народ. Люблю я ропот буйных вод. 1917
Время мое приспело, Не страшен мне лязг кнута. Тело, Христово тело, Выплевываю изо рта.
Не хочу восприять спасения Через муки его и крест: Я иное постиг учение Прободающих вечность звезд.
Я иное узрел пришествие — Где не пляшет над правдой смерть. Как овцу от поганой шерсти, я Остригу голубую твердь.
Подыму свои руки к месяцу, Раскушу его, как орех. Не хочу я небес без лестницы, Не хочу, чтобы падал снег.
Не хочу, чтоб умело хмуриться На озерах зари лицо. Я сегодня снесся, как курица, Золотым словесным яйцом.
Я сегодня рукой упругою Готов повернуть весь мир... Грозовой расплескались вьюгою От плечей моих
Кошка была старая, глухая, Ни мышей, ни мух не слышала, А Христос сидел на руках у матери И смотрел с иконы на голубей под крышею.
Жил Мартин, и никто о нем не ведал. Грустно стучали дни, словно дождь по железу. И только иногда за скудным обедом Учил его отец распевать марсельезу.
«Вырастешь, – говорил он, – поймешь... Разгадаешь, отчего мы так нищи!» И глухо дрожал его щербатый нож Над черствой горбушкой насущной пищи.
Но вот под тесовым Окном — Два ветра взмахнули Крылом;
То с вешнею полымью Вод Взметнулся российский Народ...
Ревут валы, Поет гроза! Из синей мглы Горят глаза.
За взмахом взмах, Над трупом труп; Ломает страх Свой крепкий зуб.
Всё взлет и взлет, Всё крик и крик! В бездонный рот Бежит родник...
И вот кому-то пробил Последний, грустный час... Но верьте, он не сробел Пред силой вражьих глаз!
Душа его, как прежде, Бесстрашна и крепка, И тянется к надежде Бескровная рука.
Он незадаром прожил, Недаром мял цветы; Но не на вас похожи Угасшие мечты...
Нечаянно, негаданно С родимого крыльца Донесся до Мартина Последний крик отца.
С потухшими глазами, С пугливой синью губ, Упал он на колени, Обняв холодный труп.
Но вот приподнял брови, Протер рукой глаза, Вбежал обратно в хату И стал под образа:
«Исус, Исус, ты слышишь? Ты видишь? Я один. Тебя зовет и кличет Товарищ твой Мартин!
Отец лежит убитый, Но он не пал, как трус, Я слышу, он зовет нас, О верный мой Исус.
Зовет он нас на помощь, Где бьется русский люд, Велит стоять за волю, За равенство и труд!..»
И, ласково приемля Речей невинных звук, Сошел Исус на землю С неколебимых рук.
Идут рука с рукою, А ночь черна, черна!.. И пыжится бедою Седая тишина.
Мечты цветут надеждой Про вечный, вольный рок. Обоим нежит вежды Февральский ветерок.
Но вдруг огни сверкнули... Залаял медный груз. И пал, сраженный пулей, Младенец Иисус.
Слушайте: Больше нет воскресенья! Тело его предали погребенью: Он лежит На Марсовом Поле.
А там, где осталась мать, Где ему не бывать Боле, Сидит у окошка Старая кошка, Ловит лапой луну...
Ползает Мартин по полу: «Соколы вы мои, соколы, В плену вы, В плену!»
Голос его все глуше, глуше, Кто-то давит его, кто-то душит, Палит огнем.
Но спокойно звенит За окном, То погаснув, то вспыхнув Снова, Железное Слово: «Рре-эс-пу-у-ублика!» 1917
* * *
Не напрасно дули ветры, Не напрасно шла гроза. Кто-то тайный тихим светом Напоил мои глаза.С чьей-то ласковости внешней Отгрустил я в синей мгле О прекрасной, но нездешней, Неразгаданной земле.
Не гнетет немая млечность, Не тревожит звездный страх. Полюбил я мир и вечность, Как родительский очаг.
Все в них благостно и свято, Все тревожное светло. Плещет рдяный мак заката На озерное стекло.
И невольно в море хлеба Рвется образ с языка: Отелившееся небо Лижет красного телка. 1917
* * *
О Русь, взмахни крылами, Поставь иную крепь! С иными именами Встает иная степь.По голубой долине, Меж телок и коров, Идет в златой ряднине Твой Алексей Кольцов.
В руках – краюха хлеба, Уста – вишневый сок. И вызвездило небо Пастушеский рожок.
За ним, с снегов и ветра, Из монастырских врат, Идет, одетый светом, Его середний брат.
От Ветегры до Шуи Он избраздил весь край И выбрал кличку – Клюев, Смиренный Миколай.
Монашьи мудр и ласков, Он весь в резьбе молвы, И тихо сходит пасха С бескудрой головы.
А там, за взгорьем смолым, Иду, тропу тая, Кудрявый и веселый, Такой разбойный я.
Долга, крута дорога, Несчетны склоны гор; Но даже с тайной Бога Веду я тайно спор.
Сшибаю камнем месяц И на немую дрожь Бросаю, в небо свесясь, Из голенища нож.
За мной незримым роем Идет кольцо других, И далеко по селам Звенит их бойкий стих.
Из трав мы вяжем книги, Слова трясем с двух пол. И сродник наш, Чапыгин, Певуч, как снег и дол.
Сокройся, сгинь ты, племя Смердящих снов и дум! На каменное темя Несем мы звездный шум.
Довольно гнить и ноять, И славить взлетом гнусь — Уж смыла, стерла деготь Воспрянувшая Русь.
Уж повела крылами Ее немая крепь! С иными именами Встает иная степь. 1917
* * *
Разбуди меня завтра рано, О моя терпеливая мать! Я пойду за дорожным курганом Дорогого гостя встречать.Я сегодня увидел в пуще След широких колес на лугу. Треплет ветер под облачной кущей Золотую его дугу.
На рассвете он завтра промчится, Шапку-месяц пригнув под кустом, И игриво взмахнет кобылица Над равниною красным хвостом.
Разбуди меня завтра рано, Засвети в нашей горнице свет. Говорят, что я скоро стану Знаменитый русский поэт.
Воспою я тебя и гостя, Нашу печь, петуха и кров... И на песни мои прольется Молоко твоих рыжих коров. 1917
* * *
Нивы сжаты, рощи голы, От воды туман и сырость. Колесом за сини горы Солнце тихое скатилось.Дремлет взрытая дорога. Ей сегодня примечталось, Что совсем-совсем немного Ждать зимы седой осталось.
Ах, и сам я в чаще звонкой Увидал вчера в тумане: Рыжий месяц жеребенком Запрягался в наши сани. 1917
* * *
О верю, верю, счастье есть! Еще и солнце не погасло. Заря молитвенником красным Пророчит благостную весть. О верю, верю, счастье есть.Звени, звени, златая Русь, Волнуйся, неуемный ветер! Блажен, кто радостью отметил Твою пастушескую грусть. Звени, звени, златая Русь!
Люблю я ропот буйных вод И на волне звезды сиянье. Благословенное страданье, Благословляющий народ. Люблю я ропот буйных вод. 1917
ИНОНИЯ
Пророку Иеремии1
Не устрашуся гибели, Ни копий, ни стрел дождей, — Так говорит по Библии Пророк Есенин Сергей.Время мое приспело, Не страшен мне лязг кнута. Тело, Христово тело, Выплевываю изо рта.
Не хочу восприять спасения Через муки его и крест: Я иное постиг учение Прободающих вечность звезд.
Я иное узрел пришествие — Где не пляшет над правдой смерть. Как овцу от поганой шерсти, я Остригу голубую твердь.
Подыму свои руки к месяцу, Раскушу его, как орех. Не хочу я небес без лестницы, Не хочу, чтобы падал снег.
Не хочу, чтоб умело хмуриться На озерах зари лицо. Я сегодня снесся, как курица, Золотым словесным яйцом.
Я сегодня рукой упругою Готов повернуть весь мир... Грозовой расплескались вьюгою От плечей моих