окаймляли вспаханные поля, зелень огибала склоны холмов, извивалась вдоль ручьев и оврагов, пышным бордюром обрамляла пруды, покрывала пески сплошной шапкой. И куда ни посмотришь, всюду виднелись стены дубов, кленов, ясеней; за ними желтели, чернели поля, а по углам возвышались молодые эвкалипты, словно сторожевые вышки зеленой крепости.

— Картина! — воскликнул хозяин машины, обращаясь ко мне: очевидно, он заметил восхищение в моих глазах. В 1948 году здесь была голая степь и движущиеся пески местами доходили до самой реки. А теперь и поля, и заросли, и сады. И какие сады! Поедем, я вам покажу.

Он тронул рычаг, и машина бесшумно покатилась по склону.

— Такой стала степь за последние пятилетки, — оживленно говорил лесовод. Помните, как это мы учили в детстве: "На юге Европейской части СССР расстилаются степи. Степью называется безлесная равнина, покрытая травянистой растительностью". А теперь во всем мире географы должны переписать в своих учебниках главу о русской природе, потому что мы переделали эту природу. Мы советские люди… В основе всего стоит человек. У нас в агротехнике пишется: "Чтобы вырастить растение, нужны четыре фактора: влага, свет, тепло и пища". Но это неточно. Нужен еще один, главный, пятый фактор — человек. И если он приложит руки, будет и влага, и пища, и все остальное… Вот поглядите, показывал он, то и дело останавливая машину. — Это ветвистая пшеница. А на соседнем участке голозерное просо. Видали такое? Стоит посмотреть — на поле растет очищенное пшено. Оно в полтора раза выгоднее обычного проса. Подсолнечник… Шелковица белая… Яблони: апорт, анис алый, астраханка. Отметьте: в полезащитных насаждениях десять-пятнадцать процентов деревьев плодовые. Это составляет шесть миллиардов корней по всему Советскому Союзу. На досуге подсчитайте, сколько ягод и фруктов приходится на каждого человека. Груша дюшес, бере Мичурина зимняя, слива ренклод, виноград… Это здесь-то, где и верблюжья колючка росла с трудом!..

За каждым поворотом открывались всё новые чудеса.

— Обратите внимание, — повторял наш проводник, улыбаясь и щуря глаза навстречу солнцу: — липа! Один гектар липы дает колхозникам бочку меду. Чувствуете, как пахнет? Дышите глубже!

Действительно, по полю волнами шел густой медовый запах. А над нашей головой, как будто для контраста, все еще клубилась лиловая пыль, словно дым вражеских снарядов, несущийся над полем битвы.

— Обратите внимание — галерея пришельцев. Это наш опытный участок. Мы называем его "будущей степью". Здесь собраны неженки — южане. Они с неохотой шли в наши морозные края, их приходилось приучать, закалять, воспитывать, прежде чем они прижились. Эвкалипты вы, наверное, заметили? Эти долговязые австралийцы видны издалека, как маяки. К ним уже привыкают и в Крыму и на Украине. Колхозники говорят: "Бачишь эвкалипт? Дойдешь до него, вертай влево на тропочку".

Машина остановилась у развесистого дерева с шероховатыми зелеными плодами.

— А это грецкий орех. Обычно плодоносит на восьмом году, у нас начал на пятом. Каждое дерево приносит в год сто килограммов орехов. Это по меньшей мере тридцать килограммов первосортного масла.

Но о грецком орехе всего не перескажешь. Начиная с четвертой пятилетки мы ведем его на север: из Молдавии в Киевщину, оттуда — в Орловщину, на Волгу и сюда, на Урал. Сейчас на Украине в любом колхозном дворе вы найдете хотя бы два-три ореховых дерева…

Вот еще переселенцы с Кавказа. Фейхоа — дерево, на котором растет клубника! Японская хурма! Культура стелящихся лимонов. Вы видите — они лежат на земле. На зиму мы укрываем их камышовыми матами, и под снегом они отлично переносят морозы. Этот сорт выведен в Омске в Сибири. Каково: сибирский лимон! А теперь посмотрите маслины…

Петляя по лабиринту зеленых комнат, мы осматривали участок за участком. Этот разбитый на клетки кусок степи был настоящим ботаническим садом, своеобразной выставкой достижений мичуринской селекции. Заражаясь волнением нашего проводника, я выскакивал из машины при каждой остановке, чтобы попробовать кисловатые, незрелые ягоды, посмотреть на побеги, подышать ароматом листьев и свежей земли.

Только Лева старался сохранить независимый вид и все пытался вставить: "А у нас на Курильских островах…"

Было уже довольно поздно, когда, обогнув очередную заросль, машина подкатила к воротам института.

Мы увидели несколько зданий в глубине двора. Одно из них, деревянное, с открытой верандой на втором этаже, напоминало подмосковный дом отдыха; другие были выстроены из стеклянного кирпича различных оттенков. Неяркие краски стекла удачно сочетались с пестрыми клумбами.

Во дворе шла какая-то работа: пилили, строгали, обтесывали бревна, перекладывали ящики. Возле самых ворот несколько рабочих перекатывали на чурках тяжелый ящик с надписью: "Не кантовать". Этой группой распоряжалась невысокая, плотная, круглолицая девушка. В своей белой косынке, в свежевыглаженном халате, светловолосая, румяная, со звонким, немного резким голосом, она казалась воплощением чистоты и утренней бодрости. Эта девушка первая заметила нас. Она бегом бросилась к машине, оживленно крича что-то, и вдруг, не доходя нескольких шагов, остановилась как вкопанная. Глаза ее стали круглыми, щеки еще больше зарумянились, простодушное лицо сразу осветилось.

— О, Левч!.. — произнесла она, опуская глаза. — Значит, ты приехал все-таки…

— Я же сказал, что приеду, — ответил юноша.

Тон у него был покровительственный, но колючие глаза потеплели и резкие черты стали мягче. Он взял руку девушки, подержал несколько секунд и вдруг, словно спохватившись, начал ее усердно трясти:

— Здравствуй, здравствуй, Верочка! Как живешь-можешь?

— Да тут старые приятели! — воскликнул лесовод. — Это тот самый, Верочка? Что же ты не знакомишь нас?

— Но вы же вместе приехали, Иван Тарасович! Пожалуйста, познакомьтесь: Торопов, студент нашего института, профессор Кондратенков…

Я никогда не предполагал, чтобы можно было так покраснеть. Даже оттопыренные уши Левы стали темномаликовыми, как будто сквозь них просвечивало солнце. Лева так растерялся, что даже не заметил протянутой руки профессора.

— Рад познакомиться с учеником Иннокентия Николаевича Рогова! — сказал Кондратенков с улыбкой. — Я сам учился у него когда-то. Правда, потом я сбился с пути и стал, как вы говорили, ученым знахарем. Но все-таки и нам есть что показать. Целый институт трудился здесь несколько лет, и кое-что можно было сделать за это время. Сегодня вы видели часть, а главное и самое интересное посмотрите завтра. И, может быть, вы согласитесь поработать с