подал его Мельванею.
– Ты не раз стегал меня, Мельваней, – сказал он. – Теперь можешь, если хочешь, хоть надвое разрубить меня вот этим.
Мельваней обратился ко мне:
– Позвольте мне переговорить с ним, сэр.
Я ушел и дорогой много думал об Орзирисе, и в частности о моем друге Томми Аткинсе, которого я очень люблю.
Но прийти к какому-либо выводу мне не удалось.