Лесли Риис
История Карроинги-эму

* * *

Лесли Риис — известный австралийский детский писатель. Его рассказы о животных написаны вдохновенно и поэтично, с большой любовью и тонким пониманием богатства и красоты природы.

Автор изъездил всю Австралию — и как охотник, и как внимательный наблюдатель, — поэтому рассказы его не только поэтичны, но и полны интересного познавательного материала.

Книга «История Карроинги-эму» входит в серию детских книг «Звери и птицы Австралии». Она получила премию Австралийского книжного объединения как лучшая книга для детей.

В этой повести рассказана живая и правдивая история об одной из самых больших птиц на свете, самой быстроногой и сильной, — австралийском страусе эму.

Эму хорошо знают все жители Австралии, даже те, кто собственными глазами её не видел, так как изображение этой благородной птицы встречается и на австралийских монетах, и на почтовых марках.

В этой книге читатели найдут историю не только достоверную в деталях, раскрывающих жизнь эму, но и полную живого действия и приключений, — историю, написанную с большой любовью к птицам и зверям и с чутким пониманием вечно изменяющейся природы.

Имя «Карроинги» — обычная кличка, какую коренные жители Австралии дают эму; так же с именами «Бэрамул», «Кундэллу» и «Уорри». А необычные клички птенцов Карроинги — сокращённые имена.

1. Вылупились птенцы

В тот день, когда вылупился из яйца Карроинги, ревел и бушевал ветер; песок, поднятый вихрем с земли, походил на высокие башни; порывы ветра ломали хрупкие ветки смоковницы; море бросало на берег свои брызги, а воющий шквал прибивал к самой земле траву.

Высиживал птенцов отец, во всяком случае большую часть времени. Старый Бэрамул понимал всю важность этого дела и только вначале разрешал матери делить с ним долг высиживания четырнадцати оливково-зелёных яиц, собранных в одном месте. Все яйца были правильной овальной формы, и острые концы их глядели в одну сторону.

Для страусов это было радостное зрелище — ровный круг из яиц, лежащих на траве в гнезде из веток. Яйцам всё время нужно было тепло. Потому-то, наверное, Бэрамул так ревниво оберегал их.

Во всяком случае, уже вскоре после того, как Кундэллу, мать-эму, положила последнее яйцо, Бэрамул начал проявлять признаки беспокойства. Ночью он обегал вокруг гнезда, издавая глубокие гортанные крики и громко хлопая крыльями, затем возвращался неспеша назад, прогонял Кундэллу из гнезда и занимал её место.

Когда первый птенец пробил зелёную скорлупу, Бэрамул был явно очень взволнован и возбуждён. Он бил крыльями, сражаясь с сильными порывами ветра, и Кундэллу приходилось держаться на почтительном расстоянии от его когтей.

Затем эму-отец снова сел на яйца, укрыв дрожащего птенца от сильного ветра своими взъерошенными перьями. Только что вылупившийся птенец совсем не походил на своих родителей. Шея у него была короткая, а всё тело забавно покрывали коричневые и белые пятна. Хвоста у него не было.

Когда ветер стих, Бэрамул накормил новорождённого Карроинги травой и семенами, которые можно было достать, не вставая с гнезда. Карроинги ел жадно. Как будто он знал, что вот-вот и второй птенец пробьёт себе дорогу сквозь яичную скорлупу, а за ним ещё и ещё один, и скоро вся пищащая семья станет громко требовать еды.

Так оно и случилось. За несколько дней вылупились из яиц все эму. Повсюду валялась разбитая скорлупа. Бэрамул старался накормить всех птенцов один. И каждый раз, когда мать-эму хотела ему помочь, он угрожающе поворачивал в её сторону клюв.

Он устал и похудел.

К счастью, маленькие пушистые эму очень скоро сами научились работать своими клювами, отыскивать на земле подходящую еду и бегать по кругу на своих нетвёрдых ещё ногах.

Только тогда гордый и заботливый Бэрамул нашёл время, чтобы поесть.

Место, где родился Карроинги, находилось неподалёку от широкого морского залива. Освещённый солнцем, залив напоминал большую радугу. Тёмно-синяя блестящая поверхность воды переходила в бледно-голубую полосу, расположенную полукругом, а ближе к берегу — в прозрачно-зелёную и жёлтую. Затем шла слепяще белая дуга песчаной отмели с чахлыми, погнутыми деревцами и небольшими холмами, покрытыми редким дёрном, а дальше — болотистая равнина, заросшая травой, куда эму так любили приходить, когда наставало время выводить птенцов.

В этих местах маленькие эму обычно бегали на своих тонких ногах, догоняя друг друга, весело и шумно сражаясь из-за сладких семян или сочных стеблей. Случалось, Бэрамул разнимал дерущихся ударом своего клюва; иногда он ловким движением рта ловил мотыльков и бросал их на землю для своих птенцов. Казалось, он хотел воспитывать птенцов один, без чьей-либо помощи, и, когда бы мать-эму ни появлялась, он гнал её прочь.

Время от времени Карроинги видел в отдалении других эму — отца и мать, а за ними и весь выводок. Иногда птенцов было всего пять, а иногда — пятнадцать. Встречались и подросшие эму, родившиеся в предыдущий сезон. Карроинги очень хотелось присоединиться к ним. Но не пришло ещё время, когда его семья могла влиться в стаю.

В пору, о которой рассказывает эта история, в тех местах ещё не было белых людей, и страусы могли свободно бегать и искать себе еду. Но старшие эму всегда были начеку: не вернутся ли сюда чёрные люди?

У эму было много врагов, и вскоре Карроинги пришлось изведать опасность встречи с ними.

На ночь Бэрамул обычно уводил птенцов под знакомое раскидистое фиговое дерево, куда доходил и шум прибоя. Фиговое дерево с его низко опущенными ветвями, на которых смутно вырисовывались тёмные пучки листьев, похожих на лодку, было надёжным укрытием от ветра и дождя. Птенцы подбирались под самый бок Бэрамула, а Кундэллу оставалась спать сидя, всегда на некотором расстоянии от них.

Если дул резкий ветер, как это часто бывает возле берега, родители эму поворачивали назад свою длинную шею и прятали голову в густых серо-коричневых перьях на спине. В другое время они всегда держали голову высоко поднятой и только закрывали глаза.

Как-то вечером, когда была пора располагаться под фиговым деревом, Бэрамул забеспокоился. Он продолжал стоять, пристально вглядываясь в темнеющее пространство. Маленьким эму тоже было не по себе — остаться вдруг одним, без укрытия, на резком