Валенсиа[4], автор старинного трактата о колдовстве и колдуньях, упоминает о разных снадобьях, потребных ведьмам: «Следует запасти цикуту, паслен, мавританскую траву, белену, корень мандрагоры». Эрнандо Кастрильо подробно говорит о мавританской траве: «По уверениям Лагуны[5], мавританская трава, иначе называемая основой, это не что иное, как черный паслен. Отвар его корня (достаточно одной драхмы[6]), погружает в сон, исполненный наиприятнейших видений — мерещатся празднества, цветущие сады, балы. Мануэль Рамирес[7] полагает, что именно из мавританской травы изготовляется мазь, которой натираются ведьмы, чтобы заснуть и унестись на свое сборище. Трава эта на ощупь влажная, словно бы даже мокрая и сильно холодит; если же давать ее три дня подряд в двойной дозе, можно вызвать буйное помешательство, неминуемо влекущее за собой смерть».
Надо бы упомянуть и другие колдовские травы: вороний глаз и болиголов крапчатый — иначе свистульник, полынь-чернобыльник и дурман вонючий, багульник болотный, дулькамару и волчье лыко, адамову голову и кошачью лапку, бузину, спорынью, мышатник, собачью петрушку, дикий мак, черную чемерицу, белену, могильник, не говоря уж о таких ведьмовских снадобьях, как змеиная кровь и печень неокрещенного младенца.
Все перечисленное надлежит особым образом смешать, ссыпать в горшок и, перекрестившись левой рукой и крикнув: «Гори, очаг! Кипи, котел! Варись, трава!» — тихонько помешивать, приговаривая:
Можно также призывать тех, кого упоминает каббала:
«Цебаот! Цебаот! Татагран! Мазагран! Стильметикон! Синдитокон!»
Сервантес устами ведьмы Каньисарес рассказывает о знаменитой андалузской колдунье Камаче[8] из Монтильи: «Захочет она — и черные тучи скроют солнце, а дождь обратится в град; повелит — и в тот же миг стихнет буря. Пальцем шевельнет — и перенесет человека за тридевять земель… Она может обрюхатить честную вдову и тем лишить ее доброго имени; вздумается Камаче — и муж разлюбит жену, бросит дом и детей и с той сойдется, к кому его Камача приворожила. В декабре у нее сад цветет, в январе на полях ее — жатва; весной у ограды палку воткнет — к осени груши уродятся. А еще может она в зеркале или в ноготочке мизинца того тебе показать, кого попросишь, все равно, живого или мертвого. Говорят, умеет она людей в зверей превращать и будто бы обратила однажды ризничего в осла — так он на нее семь лет изо дня в день ишачил! Уж как Камача это делает, не знаю, сама не умею, а вот что попроще… голову заморочить, туману напустить да всучить дрянь какую-нибудь!»
Знает ведьма, как отлить свечу с травным порошком, что «скалы крушит и стены», и владеет искусством энвольтования (а нужны ей для черного обряда две вещицы — иголка без ушка и булавка без головки).
Творится энвольтование насмерть над восковой фигуркой, которой придают сходство с тем, кого хотят погубить.
А уж причинить кому-нибудь с помощью той же фигурки да иглы болезнь, к примеру, каменную — и вовсе плевое дело.
В Германии в ночь Святой Вальпургии ведьмы слетаются на шабаш под Нюрнберг или на берег Рейна близ Майнца — одно из таких сборищ описано в «Фаусте».
У Гёте ведьма — красавица и пляшет она так, что сводит с ума: совсем уж готов влюбиться, да улыбнется она — и посыплются изо рта жабы.
Собираясь на шабаш, ведьмы натираются своей мазью и бормочут заклинания:
«Эмен! Атан! Эмен! Атан! Падуль! Ваалбериит! Астарот! Призовите поскорей! Эй! Ветер, взвей!»
И пока летят, каркают да приговаривают:
«Карр! Карр! Карр! Выше туч клубись, угар! Карр! Карр! Карр! Заклубись да рассейся! Рассейся да заклубись! Карр! Карр! Карр!».
Метла от природы непоседлива, — поди ее удержи! — то под ноги кинется, то хвост распустит, а хвост у нее не простой, особенный. Дело в том, что в дроке, растении из семейства бобовых (иначе — мотыльковых), называемом по латыни Spartum scorparium (а именно из него мастерят метлы), обнаружен чудодейственный алкалоид аспаргин, или анагирин, выравнивающий сердечный ритм.
Они взлетели
Первые опыты
Вот так наставница
Ну-ка, полегче
Итак, оседлав это великолепное и на редкость резвое средство передвижения и не позабыв о горючем — колдовской мази, ведьма взмывает в небеса и поспешает к месту сбора, чтобы вовремя приземлиться там, где ее ждет Ночной Повелитель Великий Козел (Hyrcus Nocturnus), и вопит что есть мочи: «Карр! Карр! Эй, славьте Козла! Славьте Козла на Лугу! Славьте! Карр! Карр!» В такие ночи пропадают целые стада баранов — их угоняют ведьмы. Любопытное наблюдение есть у Теофиля Готье в «Путешествии в Испанию»: «Кастилия называется Старой должно быть, потому, что населяет ее необыкновенное множество старух — да каких! Ведьмы, явившиеся Макбету на вересковой пустоши близ Дунсинана, в сравнении с ними — воплощение юной чистоты и прелести. Прежде я полагал, что омерзительные фурии гойевских „Капричос“ — плоды болезненного воображения художника, но теперь знаю, что ошибался. Эти портреты Гойя писал с натуры — сходство поразительное!» Да, ведьмы, неотступно преследовавшие Гойю, как две капли воды походили на этих кошмарных старух. Долина Мансанареса, любимейшее место Гойи, где он в конце концов и поселился, издавна славилась ведьмами не только потому, что в темные ночи они там кишмя кишат, но и потому, что именно там произрастает на сухих речных руслах тот самый дрок (из семейства бобовых, иначе говоря — мотыльковых), в котором содержится аспаргин. Тряся метлами, ведьмы разносят семена дрока, как моль на своих драных юбках, — и скоро, должно быть, места голого не останется во всей округе. Гойе всюду мерещились ведьмы и призраки, да и не зря он, истинный испанец, питал пристрастие к вареным бобам — ведь боб, если разглядывать его под микроскопом, — это настоящая ведьмина голова! И все-таки нельзя сказать, что Гойя
Шатун и пролаза, рыкастый обжора,
отравное зелье болота и бора,
Нахрапистый, хваткий, крысиный, кротовий,
обманчиво тройственный, будь наготове,
Эреб, нестерпимый для смертного взгляда,
кем были зачаты свирепые чада,
предстань предо мной и взойди на порог,
где знак Зороастра кладу как зарок.
Первые опыты
Вот так наставница
Ну-ка, полегче
Итак, оседлав это великолепное и на редкость резвое средство передвижения и не позабыв о горючем — колдовской мази, ведьма взмывает в небеса и поспешает к месту сбора, чтобы вовремя приземлиться там, где ее ждет Ночной Повелитель Великий Козел (Hyrcus Nocturnus), и вопит что есть мочи: «Карр! Карр! Эй, славьте Козла! Славьте Козла на Лугу! Славьте! Карр! Карр!» В такие ночи пропадают целые стада баранов — их угоняют ведьмы. Любопытное наблюдение есть у Теофиля Готье в «Путешествии в Испанию»: «Кастилия называется Старой должно быть, потому, что населяет ее необыкновенное множество старух — да каких! Ведьмы, явившиеся Макбету на вересковой пустоши близ Дунсинана, в сравнении с ними — воплощение юной чистоты и прелести. Прежде я полагал, что омерзительные фурии гойевских „Капричос“ — плоды болезненного воображения художника, но теперь знаю, что ошибался. Эти портреты Гойя писал с натуры — сходство поразительное!» Да, ведьмы, неотступно преследовавшие Гойю, как две капли воды походили на этих кошмарных старух. Долина Мансанареса, любимейшее место Гойи, где он в конце концов и поселился, издавна славилась ведьмами не только потому, что в темные ночи они там кишмя кишат, но и потому, что именно там произрастает на сухих речных руслах тот самый дрок (из семейства бобовых, иначе говоря — мотыльковых), в котором содержится аспаргин. Тряся метлами, ведьмы разносят семена дрока, как моль на своих драных юбках, — и скоро, должно быть, места голого не останется во всей округе. Гойе всюду мерещились ведьмы и призраки, да и не зря он, истинный испанец, питал пристрастие к вареным бобам — ведь боб, если разглядывать его под микроскопом, — это настоящая ведьмина голова! И все-таки нельзя сказать, что Гойя