приходила, борщ сварит, ужин приготовит, но это все же не то, что было, когда Катя жила дома.

Роман помнил сон до мельчайших деталей. Он снился ему часто, один и тот же: страшный зверь на берегу дальнего озера требовал, чтобы он воспользовался силой, которая ему дана. Не хотелось подчиняться ему, противился, как мог, но зверь был настойчив. У него имелась причина для этого.

Роман был вместе с Катей и Потаповым у дальнего озера в старом карьере, своими глазами видел, как уничтожили самого настоящего оборотня. Точно такого, какой приходил к нему во сне. Помнил, как чудовище прыгнуло на него, оскалив жуткую пасть и вытянув лапы с когтями, похожими на черные серпы. Падая, он почувствовал легкую резь в плече, даже не понял, что случилось. Потом чудовище было уничтожено и вскоре превратилось в голого начальника электроцеха завода железобетонных изделий, или просто ЖБИ-7, Егорова. Это потрясло Романа настолько, что даже мысль о том, что он может стать таким же чудовищем и погибнуть так же, внушала ужас.

Зверь все же зацепил его и, значит, передал ему свою силу. Роман не сразу это понял, только потом, когда стали сниться жуткие сны, вспомнил, что резь в плече появилась еще до того, как он упал.

Никто не знал, что зверь его ранил. Роман упал плечом на острый камень, лежащий у берега, царапина превратилась в кровоточащую ссадину, даже проницательная баба Лиза ничего не заподозрила. О том, что он был там, ни районные оперативники, ни тем более Иван, упоминать не стали. Районное начальство велело всем, кто принимал участие в этой операции, подписать бумаги о неразглашении государственной тайны. В поселке Карьер ходили слухи про оборотня, но официально их никто не подтвердил. Баба Лиза, которая, собственно, и убила зверя, без нее он бы всех там уничтожил, тоже, наверное, подписала какие-то бумаги, да она вообще была не очень-то разговорчивой.

Роман, известный в Карьере хулиган и задира, драчун и любитель выпить, даже «взорвать» при случае «косячок», резко изменился. Теперь он не позволял себе злиться, даже если кто-то вел себя нагло и несправедливо, чем немало удивлял своих сверстников. А когда терпеть было невмоготу, бежал домой, доставал из погреба бутылку виноградного вина, выпивал ее и ложился спать. Потому что, вспоминая страшные сентябрьские события и то, что говорил ему во сне зверь, понял — ярость неминуемо превратит его в зверя.

Он терпел, но знал, что рано или поздно не выдержит. Уже и друзья стали подшучивать над ним, мол, что с тобой, Рома? Почему ты этому козлу не набьешь морду? Он говорил с тобой совсем невежливо. И сами говорили с ним не совсем вежливо, а он, стиснув зубы, лишь хмурился и уходил. Друзья просто не узнавали Романа. Курить «травку» перестал (а «травка», то есть конопля, росла и вокруг поселка, и в старом карьере — повсюду), в драках не принимал участия, пошел работать после школы. Стали «доставать» — мол, хочешь стать обычным хозяйственным мужиком? Ну-ну, ты же немец, все вы чересчур правильные. Полгода назад сказал бы ему кто такое — пожалел бы сразу! А теперь нельзя было ответить. Ради отца, Катьки, ради Тани Соколовой, его девчонки. Даже на танцы ходил редко, а Таня и радовалась этому, вдвоем им было гораздо интереснее, чем в поселковом клубе, где ревели колонки магнитофона и пьяные парни вечно дрались по любым пустякам.

Роман встал с кровати, свернул вдвое одеяло, бросил на простыню, застелил сверху покрывалом, надел джинсы, футболку и зябко поежился. Пора на работу, сегодня отец тоже в первую, подбросит на своей «девятке» до экскаватора. Мог бы работать с ним и получать больше, но выбрал сварливого старика Федоровича, чтобы не зависеть от отца.

Холодно было в его просторной комнате с синими обоями. Жила бы Катька дома, растопила бы печку, засыпала уголька, завтрак приготовила бы. Хоть в первую работала, хоть во вторую, а с утра все успевала сделать. Если во вторую работала (смены у них с отцом были разные), то к его приходу и обед на плите оставляла, а если в первую — записку, что и когда нужно разогреть. Но теперь сестра жила у Ивана Потапова, им с отцом самим приходилось заботиться о себе. Нынче они оба — в первую, а кто же оставит горящую печку без присмотра? Вот и приходилось трястись от холода, торопясь в ванную.

Да, в обычном деревенском доме (хотя Карьер не был деревней, но дома в нем были такие же, как и в соседней станице) имелась ванная, Федор Петрович устроил. В огороде колодец, в нем насос, летом удобно поливать грядки с картошкой и овощами, если долго нет дождя, а переключишь рычаг — вода пойдет в дом, в ванную. Там на стене висит водонагреватель, включил — и теплая вода бежит из крана, и даже горячая. Можно и ванну принять, но сейчас времени не было. Роман быстро почистил зубы и пошел в кухню, отдельное строение, где отец на газовой плите уже сварил вкрутую два яйца, положил на тарелки маринованные помидоры и баклажаны, налил в чашки крепкий чай и ждал его.

Иван Потапов, яростно отфыркиваясь, умывался под рукомойником во дворе, а Катя, накинув дубленку поверх ночнушки, стояла в дверях и дрожала от холода, наблюдая, как муж, в ноябрьскую промозглую стынь, поливает себя ледяной водой. Глядя на такое, и в трех дубленках замерзнешь. А с другой стороны — есть на что посмотреть. Красивый, большой мужчина, не толстый и не такой уж «качок», мускулы не бугрились на его теле, как у записных киногероев, но сила в широких плечах и могучих руках чувствовалась нешуточная. Приятное зрелище для женщины, а для женщины любящей и подавно.

После свадьбы Иван перевез молодую жену к себе, он жил вдвоем с матерью, завучем местной школы. Поселились они в двухкомнатной кирпичной кухне, хотя мать Ивана, Евдокия Андреевна, предлагала им расположиться в доме, все же — двое, а она одна, может и в кухне пожить. Да, в принципе, и все трое без проблем разместились бы в просторном кирпичном доме с тремя комнатами, но Катя не согласилась. Кухня — отдельный дом, две комнаты, во второй — у них постель, стол, два полумягких кресла, трюмо, телевизор и музыкальный центр — все, что нужно. А в первой — собственно кухня, печка с чугунными конфорками, газовая плита, холодильник, стиральная машина, обеденный стол с венскими стульями, полки с продуктами и люк, именуемый «лядой», — крышка бетонного погреба под первой комнатой. Ванны здесь, правда, не было, но она могла сбегать к отцу и там принять ванну, если очень уж хотелось, а так… вставала рано, даже если работала во вторую смену, растапливала печку, готовила завтрак и согревала в большой кастрюле воду, чтобы самой помыться после бурной ночи. А они, вот уже почти два месяца после свадьбы, получались сплошь бурными. Это так