чебуреков, видя бабушкину нерешительность, сказал:

— Только для тебя, бабуся, для твоего внучонка, отдаю за восемь рублей. Очень уж ему хочется попробовать моих чебуреков.

И это была правда. Тут уж никуда не денешься, и всё это знали. Знал продавец чебуреков, знал я, и знала Буля, и она решилась. Поставила нашу хозяйственную сумку и, вытащив из какого-то таинственного кармана кошелёк, отсчитала деньги, а я получил самый хрустящий, самый душистый, самый замечательный чебурек.

Пока я наслаждался чебуреком, Буля разговаривала с какими-то женщинами, две из них подошли с ней ко мне, и Буля расстегнула сумку и стала с трудом вытягивать из неё огромный свёрток.

— Ну-ка, тёзка, помоги мне.

Я рывком вытащил из сумки свёрток и тут увидел, что это Булино пальто, замечательное Булино ещё довоенное коричневое пальто с коричневым меховым воротником. Единственная хорошая вещь, которая у нас осталась.

— Буля, ни за что! — Я вцепился в пальто жирными от чебуреков руками и так посмотрел на подошедших женщин, что они попятились.

Буля спокойно положила руку мне на плечо:

— Ну подумай сам, тёзка, подумай спокойно. Москва — одно, а здесь к чему мне оно? Куда ходить в таком шике? Всё равно на второй день в автобусе обдерут. Да и потом в Москве — там я глава семьи была, ну и нужно было фамильную честь держать, а здесь перед кем мне фасонить?

Я понимал справедливость Булиных слов, но всё-таки не выпускал из рук пальто! Когда мы выходили из дому, я даже не обратил внимания, во что была одета Буля, а сейчас я прямо не мог на неё смотреть, такой она мне казалась жалкой в своём стареньком серо-буро-малиновом жакете. Всё-таки я выпустил, в конце концов, пальто и отвернулся к собакам, не хотел я смотреть, как Булино пальто мерила чужая женщина. Наконец Буля меня весело окликнула, и мы двинулись в обратный путь. Наша большая дерматиновая сумка доверху была набита вяленым судаком…

Как-то через несколько дней отец взял меня с собой на завод. Я ожидал увидеть большие кирпичные корпуса, высокие дымящиеся трубы и был не то что разочарован, а просто-таки сбит с панталыку, когда увидел, что весь папин завод — это несколько больших сараев на самом берегу моря. Я, конечно, ничего не сказал отцу. Я же не маленький и прекрасно понимал, что отца и так мучает, как же они будут чинить корабли. Но отец увидел всё-таки мою растерянность и сказал мне:

— Ты не смотри, что пока тут ничего нет. Главное — люди, а люди у нас есть, и ещё какие! Один дядя Николай чего стоит!

И тут как раз к нам навстречу идёт дядя Николай с какой-то высокой женщиной в комбинезоне.

Дядя Николай такой симпатичный, загорелый, и глаза весёлые.

— Знакомься, Лёня, — говорит он отцу, — это Ксения Ивановна — наш командир, то есть, бишь, председатель профкома, у нас с ней до тебя важное дело есть. Мы тут с Ксенией Ивановной толковали и решили тебя переселить на природу. А ты как к природе относишься?

Отец только глазами моргал — так его дядя Николай в клещи взял, отцу ничего и сказать не дал, пока все козыри не выложил:

— Знаешь, какое дело, тут ещё до войны завод участки давал, ну вроде дачи, что ли. И вот один размахал себе дворец такой, да не пришлось ему в нём пожить, погиб под Керчью, и родственников никаких не обнаружилось. Ну это и отошло в собственность завода. Завод ссуду давал на строительство. Вот местком решил тебе этот дом выделить, поскольку у тебя сын; ну и вообще, все здесь устроены-пристроены, а ты так долго не протянешь с семьёй, а там и огород, можно и яблони…

— Погоди, Николай, погоди, дай мне сообразить.

— Да чего ж там соображать, я тебя вытащил сюда не на погибель же, давай слетай туда да решай. Туда рабочий автобус ходит, там наши многие живут.

— Да мне надо с тёщей посоветоваться, она у меня командир.

— Чего там советоваться, дело стоящее. Сегодня же надо провести это дело на завкоме…

Когда я вернулся домой и всё рассказал Буле, она только и сказала: «Печку берём с собой, так я им и оставила». «Им» — это, наверное, мокрицам, потому что никого больше в доме не было.

* * *

Нам дали дом самый последний в посёлке, на горе, а если с горы спуститься, то сразу — море, а с другой стороны — горы. Вы бы посмотрели, что это за дом! Мне он сразу показался парусником: такой вытянутый, фанера, как паруса, а терраса недостроенная — ну точь-в-точь как капитанский мостик.

А Буля как только увидала этот дом, так сразу и окрестила:

— «Приют пиратов».

— Нет, Буля, парусник.

— Какой, прости господи, парусник! Настоящий «Приют пиратов», спьяну сколотили: дверь не на ту сторону вывели, а окошко вовсе забыли, и стенку лишнюю поставили, и место такое на отшибе, как раз для пиратов — товар краденый прятать.

— Ну, Буля, что ты выдумываешь?

Тут и отец обиделся:

— На вас, Александра Васильевна, не угодишь: отдельный дом дали бесплатно — попробуйте получите! И участок, можно огород разводить.

— А кто тебе сказал, что я недовольна? Очень довольна! Но вот насчёт огорода, это у нас тут вряд ли что получится — вода вся будет катиться с горы, попробуй натаскайся!

— Да, это я не учёл, — сказал отец, — ну что ж, дарёному коню в зубы не смотрят!

Так с лёгкой Булиной руки наш дом стал называться «Приют пиратов». Буле так понравилось это название, что она взяла кусок картонки и написала на нём: «Приют пиратов» — и нарисовала страшного пирата с завязанным глазом, а сверху и по бокам украсила вывеску гирляндами цветов и прицепила над дверью. По поводу этой вывески у нас с Булей произошли разногласия. Я ни за что не соглашался на цветы.

— Сюда надо череп со скрещёнными костями, а сюда — кривой нож.

— Ещё чего! — возмущалась Буля. — Хватит с меня этой страшной пиратской рожи, чтоб я портила себе нервы, ещё любуясь на череп с костями! Лучше мой глаз будет отдыхать на цветах!

— Ну, Буля, при чём же здесь цветы? Скажи на милость, зачем пиратам цветы?

— Пиратам, может, они и не нужны, зато мне нужны, — проговорила Буля тоном, не терпящим возражений, и я вынужден был согласиться, так как сам рисовать не умел.

Буля же, я забыл это сказать, рисовала очень хорошо и даже в войну подрабатывала тем, что делала вышивки по своим рисункам. Только передвижники не взяли бы её в свою компанию, потому что она никак не могла понять, сколько я ей ни объяснял, что нельзя на одном рисунке, например, рисовать букет георгинов и корову, да ещё георгин у неё получался с корову; или нарисует корзину с цветами, а рядом дом