сияли в лучах солнца. Нина узнавала изящные изгибы улиц — Саутгейт, Койн-стрит, Дроверс, любовалась безупречными пропорциями зданий, верхушками крыш — все казалось ей восхитительным и до боли близким. Они ехали мимо арки, за которой виднелся мощеный двор и серый фасад церкви.

— Куда теперь? — спросил Патрик.

— Вон туда, — показала Нина.

Они въехали в узенький коридор, по которому едва могла продвигаться машина. Миновав его, они наконец оказались в самом сердце Графтона — у лужайки перед собором. С одной стороны за высокими стенами виднелась соборная площадь, с другой — западная стена собора.

Патрик взглянул наверх, где на галерее из авантюрина в нишах безмолвно стояли святые и архангелы, взгляд его заскользил выше, от подножия колонн и контрфорсов к огромному темному окну и еще выше, туда, где красовался бельведер, выполненный в готическом стиле.

— А я и забыл, как величественно выглядят соборы, — проговорил он наконец.

Нина почувствовала себя польщенной.

— Я тоже успела забыть. Каждый раз это поражает меня заново. А вот и мой дом.

С одной стороны лужайки, как бы огораживая ее с севера, тянулся ряд домов эпохи Георга. К каждой двери вели четыре ступеньки с железными перилами, а окна первого этажа украшали причудливые литые гирлянды листьев. Дом Нины стоял в центре этого ряда, как раз напротив тутового дерева, которое росло в самом центре лужайки.

Нина вышла из машины, руки и ноги ее затекли и, разминая их, она скользнула взглядом по темным, безжизненным окнам дома.

— Когда я была маленькой, — сказала Нина, — то часто говорила, что хочу жить на Аллее Декана. Мама обычно смеялась надо мной. «Зачем же на Аллее Декана? — говорила она. — Почему уж сразу не в епископском дворце?» А я отвечала на это, что не хочу замуж за епископа, потому что у него очень смешные зубы.

Патрик подошел к Нине и встал рядом.

— Вот ты и дома, — сказал он.

Нине слышалось в его словах совсем другое: «Что же, может, это не такая уж безумная идея — поселиться здесь», — и слышалось настолько отчетливо, словно Патрик действительно произнес эти слова.

— Ключи у тебя есть? — спросил Патрик.

Нина вынула из сумки тяжелую связку и показала Патрику.

— Целых три, один — от замка с сигнализацией.

Патрик подождал, пока Нина поднимется по ступенькам и откроет дверь.

Нине нравилось смотреть на пустой дом. Она восхищалась изяществом строгих геометрических линий, идеально отделанных стыков. Будто само время до блеска отполировало дубовый паркет гостиной. Оконные ставни идеально пригнаны, а открыв их, можно было увидеть окно, состоящее из квадратов стекла, разделенных тонкими металлическими переплетами. Дневной свет струился внутрь мягко и ровно. Лестница, ведущая наверх, была украшена литьем причудливого узора. Спальни, находившиеся наверху, были просторными, квадратными, в каждой — камин, украшенный росписью. Дом был слишком велик для Нины, но это не имело особого значения. Ричард оставил ее богатой. Нина до сих пор еще была обескуражена цифрами, которые содержались в его завещании.

На чердаке дома предыдущие владельцы оборудовали что-то вроде студии. Скат наклонной крыши был стеклянным, внизу был небольшой портик, выходящий на лужайку и к восточному порталу собора. Готический бельведер, казалось, парил в небесах прямо над головой Нины.

Здесь она будет работать. Сюда принесут вскоре ее этюдник, мольберт, письменный стол и все, что ей необходимо, — коробки с красками и огромное количество бутылочек с цветными чернилами и цветные карандаши. Нина была иллюстратором детских книг, признанным и довольно известным.

— Нина! — раздался откуда-то снизу голос Патрика.

— Сейчас иду.

Патрик стоял на пороге гостиной. Дверь позади него была открыта, и можно было разглядеть окно, а за ним — тутовое дерево, святых и архангелов, неподвижно застывших в своих нишах.

— Ну, и как тебе все это? — спросила Нина.

— Восхитительно, — ответил Патрик. — Очень красивый дом.

Протянув руки, Нина обняла его. Она вновь почувствовала в Патрике какое-то внутреннее сопротивление: не то что бы отказ, а скорее какую-то напряженную сдержанность, как будто он не знал, что делать с Ниной. Она не ждала ничего такого: Патрик был голубым, и все десять лет, что они были знакомы, Нина прекрасно об этом знала. Но теперь неловкость Патрика подчеркивала, что ее тяжелая утрата и последовавшие вслед за ней многочисленные проявления сочувствия как бы ставили Нину в особое положение, заставляли существовать отдельно от всех. Считалось, что с ней нужно обращаться исключительно бережно, никому и в голову не приходило, что ее горе, так же как необходимость жить, заставляли ее подсознательно желать совсем другого: чтобы ее схватили, не спрашивая о ее желаниях, и любили так грубо и неистово, что это начисто стерло бы из ее памяти все остальное. Иногда Нина почти что молилась о том, чтобы это произошло.

— Давай спустимся на кухню и выпьем чаю, — предложила Нина.

— Прекрасно, — Патрик слегка похлопал ее по плечу.

Коробки, выгруженные из машины, были сложены у входной двери.

— Тебе надо было подождать меня, а не таскать одному, — всплеснула руками Нина.

— Ну уж если я, по-твоему, не могу поднять пару ящиков, то кто же тогда?

Патрик был антикваром. Он работал один и специализировался в довольно специфической области: его интересовала в основном дубовая мебель староанглийского стиля.

— Я очень благодарна тебе за все, что ты сделал, — быстро произнесла Нина. — Не только сегодня, а за все время со дня смерти Ричарда.

В тот день Патрик приехал к ней сразу же после того, как было получено из Норфолка сообщение о трагедии.

— Все в порядке, — ответил Патрик. — Если тебе что-то понадобится, ты знаешь, где меня найти.

Да, она знала. Вдруг, казалось бы, без малейшей связи со словами Патрика, Нина ощутила уверенность, что поступила правильно, когда продала дома и машины, сдала на хранение коллекцию Ричарда и приехала в Графтон. В Лондоне она была для всех вдовой Ричарда Корта. Здесь же ей предоставлялась полная свобода стать тем, кем ей захочется.

— Итак, чай.

Кухня находилась в подвале. Здесь было изобилие высоких буфетов, выкрашенных в серовато-голубой цвет, в промежутках между ними виднелась кирпичная кладка и шиферная плитка. Французские окна выходили на небольшой дворик позади дома. Нина вынула из корзинки чайник, налила в него воды и включила в розетку, а затем принялась распаковывать чашки и блюдца. Патрик тем временем рассматривал кухню. Он обнаружил двери, ведущие в кладовку и в уборную, исследовал пустые буфеты и отделения