возмутился.

— Палку ему! А ну, слезай!

Он схватил мальчишку за ногу и стащил его вниз.

— Я ростом повыше, я и без палки дотянусь… Лестницу держи! И ты рот не разевай!

Последние слова относились ко мне. Я подошёл к мальчишке и вместе с ним стал поддерживать стремянку. Старичок стоял на последней перекладине, ухватившись одной рукой за толстенную ветку и стараясь другой дотянуться до жалобно мяукающего котёнка. Вдруг мальчишка толкнул меня в бок и кивнул в сторону улицы. Я оглянулся и увидел старшину, показавшегося из-за угла. От неожиданности мы присели, хотя это было глупо, потому что нас нельзя было не увидеть, даже если бы мы легли на мостовую ничком.

— Эй, эй! — испугано закричал старичок, стараясь сохранить равновесие на покачнувшейся лестнице. — Циркача-то уж не получится из меня.

Но тут милиционер засвистел в свой свисток и побежал прямо на нас. Не сговариваясь, мы с мальчишкой вскочили и побежали. 3а нами раздался грохот. Это упала лестница, которую я нечаянно задел ногой.

За всем, что произошло дальше, мы наблюдали издалека.

Старичок на вытянутых руках, словно на трапеции, повис на ветке. Картуз с его головы упал, рубашка вылезла из-под пиджака. Старшина милиции остановился под ним и дважды пронзительно свистнул.

— Гражданин!

— Я, сынок, я, родименький… я, — бормотал старичок, продолжая дрыгать в воздухе ногами и не решаясь разжать руки, глядя на двухметровую высоту под ним.

Словно из-под земли, в пустом тупичке появились люди. К месту происшествия спешили взрослые, сломя голову мчались мальчишки. Когда старичка сняли с дерева, он разразился речью, из которой выходило, что всё это мы сделали нарочно.

— Хулиганство произвели над стариком! — бушевал он под одобрительные возгласы толпы. — Вот такое положение, товарищ постовой милиционер. Хватайте их, добрые люди! Хватайте!..

Но хватать было некого. «Преступники», то есть мы, как говорится, «скрылись в неизвестном направлении».

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Мы укрылись во дворе двухэтажного дома, обнесённого глухим забором. На улицу был только один выход — через арку, длинную, как тоннель. Мы стояли за углом, а с той стороны арки, окружённый толпою сочувствующих, гневался старичок. Арка гудела. Голоса, призывающие наказание на наши головы, бушевали под её каменными сводами. Они напоминали отдалённый шум моря. Дворик был той самой тихой бухтой, где благоразумные капитаны пережидают бурю.

Из подъезда, неся прикрытое газетой ведро, вышла девчонка. Она была рыжей-прерыжей, второй такой, пожалуй, и во всей Москве не найти. Девчонка сбежала по лестнице через две ступеньки, и в этом не было ничего удивительного: когда у человека на голове полыхает такой костёр, никто не ждёт, что он будет ходить спокойно. Это была вчерашняя Верка, только мне с нею разговаривать не хотелось, и я сделал вид, что не узнаю её.

Вера подозрительно покосилась на мальчишку, потом на меня.

— А, это ты, — неопределённо произнесла она и опустила ведро на землю.

Я не ответил. Во-первых, я не очень-то любил девчонок. Они почему-то считали меня толстым и упражнялись на мне в своём плоском остроумии. Во-вторых, это был действительно я, и соглашаться или не соглашаться с этим было бы просто глупо.

— Котёнка, не видали? — спросила она, обращаясь к мальчишке. — Маленький такой, серый?

— Не видали, — ответил я, потому что мой приятель по несчастью, словно воды в рот набрал, стоял и смотрел на неё во все глаза.

— А мы, если хочешь знать, камеру купили, — презрительно сощурив глаза, сообщила мне рыжая девчонка. — Сложились по десять копеек и купили. Мы бы и по рублю не пожалели, лишь бы тебя на площадке больше не видать.

И, обращаясь к мальчишке, который всё ещё пялил на неё глаза, добавила:

— И живут же такие сквалыги на свете! Бабушка, ты сама не неси, я сейчас поднимусь! — крикнула она в раскрытое окно и, ещё раз подозрительно покосившись на нас, скрылась в подъезде.

От встречи с этой рыжей девчонкой я скис ещё больше. Вчера на соседнем дворе я играл в волейбол. А когда пришло время идти обедать, вытащил из покрышки свою камеру, только и всего. И хотя я не искал сочувствия у незнакомого мальчишки, я заметил с безразличием, показывая, что не придаю никакого значения словам рыжей Веры:

— Видал! Всё чужим попользоваться норовят. Подумаешь, камера! Камеру мне не жалко. Я её не из жадности, а из принципа забрал.

— Правильно. Принципы штука полезная, улыбаясь, ответил мальчишка. И улыбка была такой, что я почувствовал: он, как и Вера, не одобряет вчерашней истории.

И тут я понял: он один из тех, про которых мне дома говорили, что от них надо держаться подальше. Мама уверяла, будто им всегда больше всех надо, а папа добавлял, что они вечно суют нос не в своё дело. Есть, например, такие поговорки: «Семь раз примерь — один отрежь», «Поперёд батьки в пекло не суйся». Но они выдуманы совсем не для таких людей. Никогда нельзя сказать наперёд, что они могут выкинуть через минуту. Нормальный человек всегда думает, как бы ему самому в беду не попасть, а они вдруг метнутся в сторону с пути и давай кому-то помогать, доказывать что-то. Взять хотя бы этот случай с моей тюбетейкой. Да разве я полез бы из-за чужой тюбетейки через забор? Да ни за что на свете! А вот он полез, и что из этого вышло? И самому целый километр от погони бежать пришлось и другого за собой потащил. Или с котёнком этим, за которым он на дерево полез. Сидим мы теперь из-за него на чужом дворе, прячемся, словно украли что.

Всего этого я ему говорить, конечно, не стал. Бесполезно, да и неприличным считается об этом вслух говорить.

— В мелкие собственники небось запишешь меня? — спросил я потому, что мальчишка всё ещё улыбался и молча смотреть на эту улыбку было невозможно. Мальчишка пожал плечами и не ответил.

В окне показалась Вера и кинула нам под ноги засохший букетик цветов.

— Эй, бросьте на помойку! — крикнула она, даже не взглянув на нас.

Вера скрылась, а незнакомый мальчишка всё ещё смотрел на окно.

— Ух, до чего рыжая! — воскликнул он, словно у него захватило дух.

— Подумаешь! Рыжих у нас в классе сколько угодно. У нас даже один альбинос настоящий есть. Глаза у него как у кролика, а волосы и брови белые.

Я хотел выложить всё, что знал об альбиносах, чтобы рыжая девчонка потеряла в его глазах всякий интерес. Но мальчишка пересёк двор, открыл крышку круглого бака для мусора и кинул туда превратившийся в веник букет.

— Эй, давай ведро! — крикнул он мне. Приказывал он прямо как своему ординарцу, а как меня зовут, даже и