определяющими и традиционно полярными игровыми элементами нашего существования. Оба этих смысла_бытия обрели простирающееся до бесконечной численности окружение из столь же важных и игровых смысл_элементов-соседей – созидание и увлечение, созерцание и претворение, развитие и порождение… Исторически бессмысленность уступила место сначала осмысленности, потом дуал-двусмысленности и, в конце концов, многосмысленности бытия.

Реинкарнационные процессы окончательно превращены из кармических в игровые – концепция «вины – наказания», конечно, по-прежнему существует и может быть выбрана в качестве базовой-основной для той или иной игры, но данная идея более не является единственной и доминирующей. Теперь люди живут многообразно и энергетически высвобожденно – однократно и многократно, долго и коротко, спокойно и страстно – исключительно на своё усмотрение…

Пролог. «Grey-wall_suite».

– Попробуем через генную реанимацию!.. – высокий Онейрохирург провёл кончиками длинных пальцев по обнажённому предплечью погружённого в анабиоз Игрока. – Выводить через традиционные представления древности о переходе межжизненного порога его менталитет уже наверняка не позволит… а в то, что он просто здесь спит, он пока что совсем не поверит!

– Через генную, так через генную… – мягкий кремниевый Онейропсихолог поддержал со всегда присущим своим спокойствием. – Сопряжение понадобится?

– Да, – Онейрохирург проложил сверкающее золотыми витками тату по предплечью и, придерживая кончики пальцев одной руки ладонью другой, направил мягкий энергоимпульс в область виска пациента. – Там лёгкие осложнения, правда…

– Это с наших позиций они "там лёгкие"! – неожиданно вмешалась основной ассистент, младший Иммунобиолог. – А у него в башке там такое творится, что дети до шестнадцати не допускаются!

– Ну, дети до шестнадцати там не допускались по совершенно иным сюжетам, а на такие как раз можно было… как это ни странно… – усмехнулся ассистент-консультант, реликт_Антрополог.

– Да, заигрался малыш… – Онейрохирург снял стимулирующее напряжение с трёх магистральных датчиков и подвёл итог оперативного консилиума: – Операция через семь минут, тридцать секунд. Старт-готовность – пять и четыре. Аппаратный комплекс =Весна=.

Через семь с половиной минут в сияющей светом операционной пациент остался один. Свободно простёртое, обнажённое тело его окутывала фиолетовая дымка исходящих от него энергоразрядов, сквозь которую не могли пробиться стерильные лучи солнечно-искусственного освещения. Вся бригада находилась за операционными экранами, на которых витала сейчас такая же фиолетовая энергопреграда.

– Антей-диалект! – доложил Онейропсихолог. – Карибская лётная жалобка.

– Ну и вставило же тебя там, Стей… – нарушила служебную дисциплину непроизвольным восклицанием Иммунобиолог.

– Трансляция! – Онейрохирург рядом с рамкой фиолетового окна на своём прозрачном дисплее вывел окно сердечных состояний онейронавта.

В приоперационной повисла абсолютная тишина.

Размеренно-мягкая внятная речь Онейропсихолога чуть слышно вибрировала в замершем воздухе. Фиолетовая дымка экранов начала проясняться в полном соответствии с его диагностик-прокладыванием Сопряжения. По экранам теперь сквозь ставший чуть серым дым бежал смешной человек. Спокойный голос Онейропсихолога плавно входил в чуть встревоженный ритм...

***

Йён побег ещё немного, побег, да й став. Дыхание ни к чёрту уже, подумалось. А было когда нормальное у тебя дыхание? – в ответ позадался себе вопрос. Было, не было – какая разница. Да щще й хромав. А вот это, похоже, давно, что и не упомню уже кода б не хромал. Ничего. Они поотстали, поди. Чу! Да это что же? Ан нет – не поотстали совсем. Ну ешщё тогда немножко подыши, произнёс йён себе. И побёг дуже прытко. Как мог. Так чтоб глянуть со стороны, так один голый смех – курица дряхла как состязалась бы, так и та б, кажется уж, обгнала.

А они были вовсе не дряхлая курица, они нагоняли всегда. Одного уж страху нагнать – с них не вычтется. По за психами же мотылять был у них особый зарок и долго натачиваемое умение. Оттого как нечего, если не нормальный в душе, по улицам святого завета пешком ходить. Тут будь добр беги! Ну да беги, не беги, а только рано ли поздно – добегаис..с..си…

Вот йён больше и не жал в тормоза. Дыхание позади. Это не как своё, которому подвести и два счёта не надо давать. Позади дыхание не столь скромное, чтоб стесняться о распирающую всю его жизнь. Там хромых не берут, чтоб за такими неприятностями по каменным плитам дышать!..

Дыхание с тылу нарастало, как гром в ту грозу, когда видел уж, что молния совершенно нечаянно прошла до земли сквозь тебя, и теперь с открытым от удивления ротом ожидается лишь: да где же и каков может быть в таком случае неба удивительный крик?! Йён пыхтел и, стараясь, стучал в камень плит босо пятками, будто в двери, что могут спасти. Только кто же откроет тебе, если ты до земли просто в гости стучишь, а не к людям добрым, хорошим, смешным… Весь смешным так и скакав… козак через долину… Долины у вас! – подумалось… Ширь лишь в сажень, каменны стены кругом… Коридор? Коридоры? – ужасом отдалась в йём какая-то его затайная давешняя мысль… Но то не коридоры были вовсе, а улицы, вполне светлые и жить пригожие. Может дождик лишь шёл, да и может не шёл – сухо ведь было всё, и бежать, и во рту. Да недолго уж оставалось бегть йиму: впереди показалась стена, о которой особо.

Стены как только жили и строились, так были очень друг другу близки, но меж собой установили на раз и с тех пор блюли строгий зарок – параллель. Как сойдутся ведь где долгие стены, то кому от того жить легко? Острый угол и нехорошо… Вот и шли всегда улицами стены только лишь рядом, не трогая суть ближайшего существования существованьем своим. Одна же… Одна… то была и не стена даже! Так, тьфу! Забор, может быть?.. Может быть и забор… Но со всеми на стенность претензиями: высота-рост, крепость, паутина из трещин по штукатурке старой и то. Но ведь если стена, то зарок-параллель? А? Как же так? Да так как-то вот… Эта стена хотела плевать на все законы нагорожённого города: она росла поперёк! Очень мало кто уважал за это её, но казалось и что мало ей дела до самых основ уважения – сама она не уважала ничто. И подобно коварному замыслу, произрастающему в обыденности на сухой и безветренной пустоте, произрастал у поперёк-стены возлелеиваемый единственно ею глухой, беспросветный тупик…

Йён не сразу поняв. Что тупик. А поверил вот сразу – это по нашему! Не век же, в конце-то концов-то, хромать. Позапыхался уж ведь вон давно, а