восвояси.

Помощник судьи, желая насолить Бруно-каретнику, телеграфировал начальству, что народ взбудоражен и общественный порядок висит на волоске. Так что в один распрекрасный день стало известно, что ночью пожаловали солдаты, и каждый может убедиться в этом, увидев их в казарме.

— Это они из-за холеры сюда явились, — предполагали некоторые. — Внизу, в городе, люди мрут как мухи.

Аптекарь замкнул свою лавочку на замок, а доктор удрал первым, чтобы и ему не досталось^[10].

— Все обойдется, — успокаивали себя те немногие, что оставались на месте и не смогли убежать куда-нибудь подальше, — святой Рокко благословенный позаботится о своем селе, а первому, кто попробует ночью сбежать, мы живо сдерем кожу!

И жители нижнего квартала, прихожане церкви святого Паскуале, босиком понеслись в церковь святого Рокко. Однако, несмотря ни на что, холерные больные зачастили вскоре, как крупные капли дождя, предвещающие грозу. Про одного говорили, будто он, как свинья, объелся плодами фикидиндии^[11] и оттого преставился, про другого — будто возвращался поздно ночью домой… Одним словом, холера, невзирая ни на какие молитвы и предосторожности, явилась во всей красе, назло святому Рокко, хотя одной старушке, считавшейся праведницей, приснился однажды святой Рокко, и он будто бы сказал ей: «Не бойтесь холеры. Я сам справлюсь с ней, я ведь не такой никчемный святой, как этот Паскуале».

Нино и Тури не виделись с тех пор, как был продан мул. Но едва Нино узнал, что брат и сестра заболели холерой, сразу же помчался к ним. Саридда вся почернела, стала неузнаваемой. Она лежала в глубине комнаты рядом с братом — тому стало лучше, но он в отчаянии рвал на себе волосы, не зная, чем помочь сестре.

— Ах! Какой же негодяй этот святой Рокко! — вздохнул Нино. — Такого я от него не ожидал. О, Саридда, неужели вы совсем не узнаёте меня? Это же я, ваш прежний Нино!

Донья Саридда глядела на него глубоко провалившимися глазами — без фонаря их, пожалуй, и не отыскать было на ее лице. А у Нино слезы текли в три ручья.

— Ах, святой Рокко! — причитал он. — Уж на что злую шутку сыграл со мной святой Паскуале, но эта будет почище!

Саридда все-таки выздоровела. И, стоя в дверях, повязанная платком, желтая, словно воск, говорила Нино:

— Святой Рокко сотворил со мной чудо, и вы тоже должны поставить ему свечу в день его праздника.

Нино промолчал и, несмотря на камень, лежавший на сердце, кивнул головой в знак согласия. Вскоре и его прихватила холера, и он оказался на волосок от смерти. Саридда, раздирая лицо ногтями, заявила, что хочет умереть вместе с ним, что обрежет волосы, положит их в гроб ему и уйдет в монастырь, чтобы никто ее больше никогда не видел, пока она жива.

— Нет, нет! — горестно отвечал Нино. — Волосы отрастут, но кто тебя больше не увидит, так это я, ведь я умру.

— Хорошенькое же чудо ниспослал тебе святой Рокко! — утешал его Тури.

Но когда оба они побороли болезнь и с провалившимися щеками, ослабевшие, грелись на солнышке, прислонившись к стене, то снова попрекали друг друга святым Рокко и святым Паскуале.

Как-то, когда холера окончательно отступила, проходил мимо Бруно-каретник, возвращавшийся в село, и сообщил:

— Мы думаем устроить большой праздник, чтобы отблагодарить святого Паскуале за его милости: ведь это он спас нас от смерти. Отныне не будет больше среди нас смутьянов и спорщиков, раз отдал богу душу помощник судьи, главный зачинщик этих споров.

— Это верно, но, похоже, праздник-то будет для покойников, — усмехнулся Нино.

— А разве не по милости святого Рокко ты остался в живых?

— Да перестаньте же наконец! — рассердилась Саридда. — Неужто нужна еще одна холера, чтобы вы жили в мире?

1880

Перевод И. Константиновой

ЕГО ПРЕПОДОБИЕ

Ни длинной бороды, ни скромного одеяния — ничего уже не оставалось в его облике от священника. Теперь он брился каждое воскресенье и на прогулку выходил в сутане из тонкого сукна, перекинув через руку плащ с шелковыми отворотами. Когда же, засунув руки в карманы и попыхивая трубочкой, он останавливался и смотрел на свои поля и виноградинки, на свои стада и своих работников, он не вспоминал уже о том, как мыл посуду на кухне у капуцинов^[12] и как одели они из милости на него рясу, а если б вспомнил, то перекрестился бы не только правой, но и левой рукой.

Не научи его люди добрые служить мессу, не выучи читать и писать, не смог бы он втереться в лучшие дома округи, не ходили бы у него в должниках все эти бедняки-испольщики, что работали на него в поте лица, молились за его здоровье и просили господа послать ему хороший урожай, а потом, получив свою долю, кляли его на чем свет стоит.

«Суди о человеке по тому, каков он есть, а не по происхождению», — говорит пословица. А какого он происхождения, это все знают: его мать и теперь полы у него в покоях подметает. Нет, знатным родом его преподобие не кичился, нисколько! И когда по вечерам ходил к баронессе перекинуться в картишки, брата своего оставлял в прихожей — ждать его с фонарем.

Творить добро он начал, как бог велит, со своих родственников. Взял в дом племянницу — девица красивая, да за душой ни гроша, даже самого захудалого мужа не найти бы ей никогда. А у него она жила без забот, на всем готовеньком — отвел ей лучшую комнату, с застекленными окнами и кроватью под пологом. И работать по дому не заставлял.

Вот люди и решили: видно, бог наказал ее, когда стала она мучиться угрызениями совести. С женщинами, которым нечего делать, такое бывает, и тогда они целые дни проводят в церкви, бия себя в грудь и каясь в смертных грехах. Только в церковь она ходила, когда дяди там не было, — он не из тех священников, которым охота красоваться с амвона перед возлюбленной. Что касается других женщин, ему было достаточно только по-отечески, ласково ущипнуть за щечку на улице или из окошка исповедальни после того, как они облегчат свою совесть, выложив все грехи — и свои, и чужие, а из таких разговоров, в награду за благословение, всегда можно выудить что-нибудь полезное человеку, который греет руки на сельских делах.

Нет, он и не думал прослыть святым — боже упаси! Святые люди с голоду подыхали. Как викарий^[13] к примеру, что бесплатно служит мессу и по домам к беднякам ходит в такой рваной сутане, что просто срам для религии. Его преподобие хотел выйти в люди. Он и вышел, с попутным ветром. Поначалу, правда, не все шло гладко. Так мешала эта проклятая монашеская ряса, что даже в суд пришлось подать, чтобы отделаться от нее, а