не давали, получив деньги вперед, или же примешивали к проданной муке известь, вредную для здоровья. Сам император не оставался в стороне от этих действий. Он или приказывал делать тайные засады против проходивших войск, или же подговаривал турок напасть врасплох на крестоносцев.^[32] Так относились греки к крестоносцам, временным гостям своих стран, так же или даже хуже относились они к латинянам, еще ранее того осевшим в Византийской империи. Достоин исторического внимания следующий случай взрыва народного негодования со стороны греков против латинян во второй половине XII в. На престол византийский вступает Андроник I, имевший повод к неудовольствию на латинян. Этого было достаточно для византийцев, чтобы произвести избиение латинян в Константинополе. По словам Никиты Хониата, «жители Византии поднялись против латинян, согласившись между собой на дружное нападение, — началась битва на суше и море. Латиняне бросились спасать себя, кто как мог, оставив на произвол грабителей свои дома, полные богатства. Одни из них рассеялись по городу, другие укрылись в знатных домах, иные искали спасения на кораблях единоплеменников. А кто был пойман, те все были осуждены на смерть и все без исключения лишились имущества».^[33] Западный историк того времени Вильгельм Тирский передает рассказы об ужасных вещах, случившихся в это восстание греков на латинян. «Целая часть города, населенная латинянами, — говорит он, — была выжжена. Также церкви, в которых многие из них искали себе убежища, были преданы огню. В латинском госпитале больные были сброшены со своих кроватей. Даже кости умерших латинян были вырыты из могил и влачимы по улицам и переулкам. Папский легат, кардинал Иоанн, был обезглавлен, и голова его была привязана к хвосту собаки, которая и разгуливала по городу. Греческие священники и монахи, — по словам Вильгельма, — показывали при этом самое деятельное участие. Они награждали деньгами убийц, ходили по домам и отыскивали скрывшихся в них латинян и отдавали их палачам. Более 4000 латинян, в качестве рабов, было продано туркам и другим варварам. Латиняне, со своей стороны, убегая на кораблях из Константинополя, грабили все греческие города, какие только встречались на пути, а жителей избивали мечом».^[34]

Вот те факты глубокой национальной вражды, в каких в XII и ΧΠΙ вв· выражалось взаимное нерасположение латинян и греков. Эти факты имели место собственно в политических и общественных отношениях двух христианских народов, но они совершенно естественно в то же время полагали новые неодолимые препятствия к братолюбивому сближению Востока с Западом и в области религиозной. Заклятые враги в жизни не могли быть друзьями по убеждениям. Латиняне видели в греках людей негодных во всех отношениях и, следовательно, низко ценили и религиозные обряды, и убеждения их; в свою очередь, греки видели в латинянах варваров во всех отношениях, не исключая религии.

Теперь, в каких церковно–исторических фактах выражалась все более и более возраставшая неприязнь Латинской церкви к Греческой и наоборот в рассматриваемое время — неприязнь, которая и до этого времени была сильна, а вследствие рассказанных нами обстоятельств еще удесятерилась?

Уже при самом начале крестовых походов находим, что религиозная рознь между латинянами и греками была глубока и решительна. Один из первых вождей крестоносцев писал другому вождю (Боэмунд — Готфриду): «Знай, мой возлюбленный, что ты имеешь дело с самыми опасными зверями и с самыми недостойными людьми, — так назвал он греков. — Все их помыслы обращены лишь к тому, чтобы погубить весь народ латинский. Я знаю злобу и непримиримую ненависть греков к латинянам». В ответ на это письмо было получено уведомление такого рода: «Обо всем этом я знал и раньше на основании общественных толков, а теперь в этом же убедился самым делом». Следовательно, со слепою ненавистью к грекам латиняне и приходили с Запада на Восток. Неудивительно после этого, если латинские хронисты с постыдным равнодушием рассказывают о сожжении латинянами греческих городов, с их, как они называли, еретическими жителями.^[35] Со своей стороны, греки считали и называли латинян прямыми еретиками и отступниками от Церкви.

История взаимных отношений церкви Римской и Византийской в Дальнейшие времена ясно указывает, что подобные неприязненные чувства двух родственных по духу веры Церквей не только не ослабевали, но и сильно возросли. Римские первосвященники не упускали никакого случая выразить свое пренебрежение, свое презрение, свое горделивое и враждебное отношение к церкви Греческой. В этом смысле чрезвычайно любопытно послание папы Адриана IV от середины XII в., которое этот отсылает к Фессалоникийскому архиепископу Василию. Здесь папа сравнивает себя с Сыном Божиим, благоволившим снизойти от неба на землю, а греков уподобляет евангельской потерянной драхме, заблудшей овце, сравнивает со смердящим Лазарем, которого он, папа, по своему милосердию хочет воскресить.^[36] Само по себе понятно, что такой тон в высшей степени должен был оскорблять религиозное чувство греков. В таких же оскорбительных для православного чувства грека чертах позволяет себе описывать Восточную церковь и знаменитый папа Иннокентий III в конце XII в. Этот папа, в письме к греческому императору Алексею III, представляет Греческую церковь глубоко падшей и нераскаянной грешницей.^[37] Еще с большей горделивостью стал относиться к той же Греческой церкви Иннокентий по завоевании латинянами Константинополя. Он называет ее в послании к латинскому духовенству на Востоке Самарией, отступившей от Иерусалима, Даном и Вефилем, чуждающимися Сиона.^[38] В том же послании к тому же духовенству папа, рассматривая апостольскую деятельность Петра и Иоанна, и унижая деятельность второго перед деятельностью первого, конечно, с целью представить Римскую церковь, основанную Петром, выше, чем церкви Азийские, основанные ап. Иоанном, писал: «Петр основал одну только Церковь, но зато ведь это глава всех Церквей, а Иоанн основал многие Церкви в Азии, как бы многие члены единой главы. Мария Магдалина возвестила воскресение Господа Петру и Иоанну, но этот, т. е. Иоанн, хотя и пришел прежде ко гробу (Христа), но только посмотрел, а не вошел в него: подобным образом и греческий народ, хотя принял проповедь Евангелия ранее, чем народ латинский, но он не усвоил ее, потому что учителя греческие ни прежде, ни теперь не достигли полного понимания Ветхого и Нового Завета, не постигли глубоких тайн Божества; исключение представляли разве очень немногие лица в Греции, между тем как латинский народ, —