- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (158) »
Северостроя — таков обратный адрес, и, значит, сомнения никакого нет — от него письмо, от Алешки-матроса.
— Оробела! — смеюсь я. — Читай! Почто́ не читаешь, Шура, товарищ заведующая? Робкая же ты, оказывается.
А она:
— Боже упаси вскрывать, Евграф Иванович. Не мне ведь.
— Как не тебе? — спрашиваю. — Лизе, что ли? Или…
Лиза Гуляева тоже пострадала от него. Тоже жениться обещал. Есть еще Мотя Хомякова. У нас так и прозвали их — Алешкины вдовы.
Парень до бабьего пола охочий, а главное — настойчивый. Прошлым летом тут был, с бригадой плоты собирал из плавника. Летом наша молодежь вся на дальнем лове, а девки скучают…
Так думаю я, гляжу на конверт и вижу: в самом деле не Шуре письмо. И не Лизе. И вроде вообще некому это письмо получать.
— Совсем сдурел твой Алешка, — говорю, — от девок у него в голове помутилось. Кому пишет-то!
На конверте выведено:
«Курбатовка, Приморского района, директору разработок точильного камня».А разработок у нас фактически нет. То есть, они должны быть. На бумаге-то они есть, и даже в областной газете было напечатано, будто у нас добывают точильный камень, или, по-нашему, пещуру. — Наверно, Алешка из газеты и взял, — сказал я. — Вопрос, какое ему дело до камня. Человек он морской… — Кто его ведает — морской или сухопутный, — молвила заведующая и отшвырнула письмо. — Он сам не знает, чего ему требуется. — Несамостоятельный он, это верно, — согласился я. — «Я, говорит, — везде работник на все руки. Круглое катать, длинное — таскать». Я так думаю, Шура, заковычка у него вышла на сплаве: набедокурил, не за ту юбку ухватился… А что, был же случай, матрос капитанскую жену увел. До войны еще, на Мурманском берегу… — Да ну его, — перебила Шура. — Пропадет он через женщин, — сказал я. — Как говорил тралмейстер у нас на сейнере:[1] «женщины что минное поле, — не предвидишь, где подорвешься». Балагур был. Нет, не знаю, придумать не могу, что у Алешки на уме. Выгнали, ну и ищет, куда податься. Вот, вот! — и я остановился на этой догадке. — Приедет, приедет камень ворочать. — Нужен он мне! — молвила Шура, и на лбу ее, над курносым носом, вырезалась складка. — Поглядим, нужен или нет, — сказал я посмеиваясь. — Так как же с письмом? Обратно ему отсылать за ненахождением адресата, что ли? — Обратно, — молвила Шура, — И вообще, дядя Евграф, нечего ему тут делать. Последние слова, однако, она произнесла не так твердо, чуть не с жалобой. — Ладно, — говорю, — обратно так обратно, товарищ заведующая. А самому себе я сказал: «Положим, Шура, иначе решить ты не имеешь права. А ну как я твое решение отменю и оставлю письмо у себя. И греха против службы тут не будет. Всё равно Алешки сейчас в конторе нет, время на сплаве самое горячее, а пока он бродит, может, у нас и начнут ломать пещуру и, значит, адресат появится. И Алешка сюда вернется. Ведь ясно же — письмо насчет работы, что́ тут может быть другое! Я считаю, ему и надо вернуться». — Верите или нет, Евграф Иванович, он мне не нужен. И Лизке не нужен. «Ну, это еще мы посмотрим, — подумал я. Хотя, положим, девки у нас гордые, не городским чета». Взвалил я сумку, набитую почтой, и отправился. Так как мне всё равно идти тем же прогоном, мимо бани, то я не утерпел и зашел домой, проведать постояльца. Он не ложился. Глядит в зеркало, скоблит бритвой седую щетину. Кофта на нем домашняя, полосатая, едва не лопается на животе. — Как себя чувствуете? — спрашиваю. — Получше, — говорит. — Спасибо. А вы как? Здо́рово нас подкидывало в лодке! Впрочем, на вас, как на аборигена, или, иными словами, как на местного уроженца, это, вероятно, не влияет. — Истинно, — отвечаю. — Я коренной курбатовский. А вы издалека ли родом? — Из-под Херсона. Потом он сказал, что зовут его Григорий Казимирович Мелешко, а я ответил, что мне очень приятно познакомиться, и тоже назвал себя. И хотя на языке у меня вертелось совсем другое, я осведомился — не там ли, под Херсоном, растет трава ковыль и если да, то от природы она желтая или ее красят? Наверно, я бы еще долго так топтался на опушке, не осмеливаясь шагнуть в лес, да он сам помог мне: — От природы белая, раз вам так нужно знать, да вы не стесняйтесь, пожалуйста. У вас ведь еще что-то на уме, не так ли, друг мой? — Острый у вас глаз, — отозвался я с радостью. — Ничего особенного нет, и не в моих правилах мешаться в чужие дела. А только курбатовским любопытно, что за человек встал у меня на квартире. То есть вы. — Я то есть? — прищурился он. — Человек как человек. Смотрю, как вы тут живете. «Ну нет, — думаю, — уж коли мы данной материи коснулись, ты смешком от меня не отделаешься». — Я извиняюсь, конечно, — начал я. — Я пойду сейчас по деревне с почтой, и меня любой и каждый спросит насчет вас. От кого же все новости получать, если не от меня. А тут, тем более, вы проживаете в моем доме. Что же, так и сообщать всем, что у вас такая должность — смотреть, как люди живут? Чудно как-то! В самом деле, чудно. Много есть разных должностей: инструктор какой-нибудь, или, к примеру, председатель, или там секретарь, а то ревизор, бухгалтер, кассир. Или заготовитель, фининспектор, приемщик семги или другой рыбы. Сомневаюсь я, чтобы его послали в командировку просто так, смотреть, как живут люди, и ничего больше. Вряд ли где-нибудь платят за это деньги. А он всё свое: — Вы полагаете, это пустяковый вопрос — как живут люди? Правильно живут или нет? Сознают ли свою пользу? — Истинно, — говорю. — Не то что пустяковый, а вопрос главнее главного. — Ох, чуть не забыл! Поскольку вы идете с сумкой, у меня к вам просьба. — Будьте любезны, — говорю. — Тут должна быть гражданка Гуляева. — Как не быть. Гуляевых у нас целый карбас наберется. Вам, может, Лизу Гуляеву? Или Настю Гуляеву, что на молочной ферме дояркой? А возможно, Манефу Васильевну Гуляеву, учительницу? Он отмахнулся: — Нет, нет, тут есть старушка Гуляева, товарища Гуляева мамаша. — Бабка Парасковья! — спохватился я. — Есть, куда ей деться. Мимо нее я не пройду, будьте спокойны. Из окна непременно заметит, не пропустит. — Отлично. Посылочка тут ей. Поднялся, затопал ногами-коротышками в угол, к чемодану, наклонился сопя и достал сверток. — Вот, — говорит, — от товарища Гуляева мамаше коробка конфет и, естественно, поклон. — Давайте, — говорю, — передам. И вот я шагаю по улице с сумкой да с конфетами под мышкой. Дом бабки Парасковьи неблизко. Сперва на левой стороне у реки Заманихи общественный амбар и пристань, потом, чуть подальше, сельпо. Это, можно
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (158) »