и наступает кульминация. Страх и паника доводят дело до смертельных исходов.

— Инспектор… Пожалуйста, скажите… Что все это значит? Почему так происходит?

— Я и сам мечтаю узнать ответ на этот вопрос, — сказал инспектор. — Пока же могу только предполагать.

— Что же? Что?

— Я не фаталист, и не собираюсь винить судьбу или рок. Нет, за всем этим мне видится чья-то злая воля. Вспомните, сами ли вы связали беды с молнией. Или вам кто-то подсказал?

Генрих задумался, лихорадочно роясь в детских воспоминаниях.

— Да… Мне было четыре, или пять. Шел дождь. Я стоял под навесом вместе с отцом. Подошел какой-то человек, тоже укрылся под навесом. Посмотрел на меня, засмеялся и сказал: "Что, парнишка, дождя боишься? Зря… Дождь тебе не страшен. Но опасайся молнии". И при этом начертил в воздухе контур. Тот самый… И сразу ушел. Как же я мог забыть об этом!

— А что было потом? — спросил внимательно слушающий инспектор.

— Потом? Ничего…

— Ничего? Вы уверены? Разве не было снов?

Генрих вздрогнул.

— Были! Были сны! Несколько ночей, сразу после этого случая, мне снились кошмары — одни и те же!

— Что было в тех кошмарах? — быстро спросил инспектор.

— Я не помню… Какие-то чудовища.

— Как они выглядели?

— Не помню… Помню только, что… чудовища.

Инспектор стукнул себя по колену.

— Одно и то же у всех! В раннем детстве на мгновение появляется некто, предостерегающий от знаков беды — а на самом деле о них извещающий, — затем несколько ночей ребенку снятся чудовища, а потом все проходит. В сознании остается только символ, означающий несчастье. Ни о какой судьбе и речи нет! Вы понимаете? Понимаете?!

— Не очень… — признался Генрих.

— Кто-то за всем этим стоит! Кто-то таким образом стравливает людей. Словно хочет, чтобы они сами уничтожали друг друга! Своими руками! С детства готовит их к конфликту, исходом которого должна стать смерть.

— Но кто? И зачем???

— Я не знаю. Могу только догадываться.

— Продолжайте. Пожалуйста…

— Я не верю, что людям такое под силу.

— То есть… Тогда кто же это?

— Кто-то другой. Не люди.

— Но если не люди, то кто?! Чудовища из снов?

— Я не знаю… Это еще предстоит выяснить.

— Так какова же ИХ цель?!

— Опять таки могу только предположить. ОНИ хотят таким образом уничтожить человечество. Или существенно ослабить. Возможно, чтобы занять наше место в этом мире. Но, повторяю, это все из области догадок. Никогда бы не подумал, что могу всерьез размышлять о таких фантастических вещах… Но пока у меня нет другого объяснения. Собственно говоря, и это ничем не подтверждено.

— Так что же получается??? ТАКОЕ происходит со всеми людьми на свете??? — воскликнул Генрих.

— У меня нет ответа на ваш вопрос, — сказал инспектор. — Не буду же я подходить ко всем подряд, вопрошая — а есть ли у вас знак беды!

— А… а вы сами? У вас есть знак?

Инспектор пристально посмотрел на Генриха.

— Есть, — ответил он. — Если хотите знать, вы первый, кому я все это открываю.

— Почему именно мне?

— Потому что я хочу видеть в вас союзника, а не врага.

— А почему вы должны видеть во мне врага?! — в голосе Генриха вновь прорезалась паника. Из недр сознания выплыла леденящая душу догадка.

— Хотите увидеть мой знак беды? — сказал инспектор вместо ответа.

— Хочу!

— Он у вас на руке…

Целую вечность заняло у Генриха перевести взгляд на след от ожога на его левой руке. Все страхи последних дней объединились в один гигантский Страх, и этот Страх взорвался в его голове. Генрих ступил за грань… За которой есть только всепоглощающий ужас. И нет разума… Генрих медленно встал.

— Что вы делаете? Вы с ума сошли! — вскричал инспектор и тоже поднялся.

— Не подходите ко мне, — холодным тоном предупредил Генрих.

— Говорю же, я не желаю вам зла. Кто бы ОНИ ни были, со мной у них номер не пройдет — я не собираюсь видеть в вас врага! Наоборот, предлагаю вам присоединиться ко мне, и мы вместе будем бороться! Отдайте мне пистолет.

— Не подходите ко мне!

— Подумайте о том, что если вы выстрелите, вы убьете единственного человека, который догадался… Который хочет ИХ остановить.

Генрих попятился от медленно наступающего на него инспектора.

— Не стреляйте. Не выполняйте ИХ волю!

— Ни шагу больше!

— Отдайте мне пистолет! — приказал инспектор и протянул вперед руку.

— Не-е-е-ет!!! — завизжал Генрих.

— Ба-бах! — сказал пистолет…

…Мальчик сидел на полу и пытался сложить из кубиков домик. Получалось плохо. Не успевал мальчик пристроить второй этаж, как домик разваливался.

Горничная остановила тележку с моющими средствами и сменным бельем, и присела на корточки рядом с ребенком.

— Как тебя зовут? — с улыбкой спросила она.

— Тим, — хмуро представился тот.

— А меня Люси. Привет, Тим!

— Привет, Люси, — все так же хмуро отозвался мальчик.

— Сколько тебе лет, Тим?

— Пять.

— О, совсем взрослый! — изумилась горничная. — Как же так, Тим? Такой большой, а не понимаешь, что коридор не место для игр.

Мальчик в ответ пожал плечами.

— К тому же это плохое место, — Люси понизила голос до таинственного шепота. — Смотри, вот за этой дверью недавно произошло убийство. Знаешь, что это значит?

Мальчик угрюмо кивнул. Он как раз перешел к постройке второго этажа, и эта дурацкая тетя ему мешала.

— Поэтому это место скверное, — продолжала Люси. — Здесь нельзя оставаться. Можно встретить привидение!

Тим пожал плечами.

— Ты что, совсем не боишься? — улыбнулась Люси.

Тим покачал головой.

— Вот молодец! — обрадовалась горничная.

Домик рухнул. Мальчик тяжело вздохнул и с неодобрением посмотрел на тетю — это все она виновата!

— Слышишь, что я говорю? — сказала Люси. — Ты молодец, что не боишься привидений. А домик у тебя получится. И вообще все получится, — она наклонилась ближе к Тиму и перешла на шепот. — Только остерегайся ромбиков.

Мальчик удивился. Какая странная тетя… Он хотел спросить, что такое ромбики, и почему их надо остерегаться, но Люси уже удалялась по коридору, катя перед собой тележку.

Ромбики… Надо будет запомнить это слово.

март-апрель 2003, Иерусалим.