через десять он оп­рокидывал второй. «Тогда и нам наливай», — говорим...»

Между тем начало года принесло новые не­приятности для Александра Твардовского. Весь предыдущий год продолжалось давление с са­мого верха на него лично и на возглавляемый им журнал «Новый мир», и слухи об отставке Твардовского все сильнее распространялись в обществе. Как напишет позднее историк Р. Медведев: «Новый мир» именно в 60-е годы стал не просто лучшим, но и любимым журна­лом прогрессивной части советской интелли­генции и читающей публики. Этот журнал за­воевал свой огромный авторитет не только вы­соким качеством журнальных публикаций, но и своей верностью линии XX и XXII съездов, исторической правде. Вести легальный журнал в трудных условиях второй половины 60-х го­дов без всяких компромиссов было невозмож­но. Но уступки «Нового мира» были минимальными, а достижения — максимально возмож­ными для условий тех лет. Журнал пользовался наибольшим уважением и среди друзей СССР за пределами нашей страны, с его деятельностью связывались надежды на оздоровление общества. Но именно такой журнал вызывал неприязнь и вражду как партийной бюрокра­тии, власть и влияние которой становились все более сильными, так и наиболее консервативной части нашего литературного мира в целом и литературного «начальства» в частности...»

Если «Новый мир» стоял на одном полюсе человеческих воззрений, существовавших то­гда в советском обществе, то такие журналы, как «Октябрь», «Молодая гвардия», с их ярко выраженным консерватизмом, славянофильст­вом, — на другом. Именно вокруг этих изданий группировались так называемые антизападни­ки, сталинисты. Например, осенью 69-го свет увидел программный роман главреда «Октяб­ря» Всеволода Кочетова «Чего же ты хочешь?», который явился открытым и предельно грубым вызовом всем тем, кто выступал против стали­низма, против реабилитации Сталина, за демо­кратизацию и обновление советского общест­ва. Как пишет все тот же Р. Медведев:

«Такого не просто сталинского, но и откро­венно черносотенного романа в нашей литера­туре еще не было. Борьбу со сталинизмом Ко­четов прямо считал результатом происков американского империализма. О Сталине он писал как о лучшем из большевиков, револю­ционеров-марксистов, который хорошо подго­товил СССР к войне и уничтожил «пятую ко­лонну» в партии. Кочетов высказывал крайнее недовольство советской молодежью, которая якобы слишком беспечна и преклоняется пе­ред западной модой. Главный положительный герой книги — писатель Булатов, в котором не­трудно узнать самого Кочетова. А для Булатова главным положительным героем советской ис­тории является Сталин. Булатов горячо защи­щает Сталина и в беседе со своим сыном. С от­кровенной злобой говорят «положительные герои» романа Кочетова о временах Хрущева. Кончается роман сценой, где бывший русский аристократ, он же эсэсовец, воевавший против СССР и вывозивший для Розенберга из Рос­сии произведения искусства, принявший теперь итальянское гражданство и итальянскую фа­милию — Карадонна, неожиданно проникает­ся любовью к Советскому Союзу и произносит патриотические речи перед сыном «ученого» Зародова — Генкой, которому и задает вопрос «Чего же ты хочешь?», ставший заголовком ро­мана...»

Если роман Кочетова стал своего рода гим­ном сталинизма в СССР, то гимном антиста­линизма можно смело назвать поэму Алексан­дра Твардовского «По праву памяти», которая была написана им чуть раньше, однако по цен­зурным соображениям никак не могла найти себе путь к читателю (в отличие от романа Кочетова). В итоге в конце 69-го поэма была опубликована на Западе в издательстве «По­сев». И хотя сам Твардовский своего разреше­ния на это не давал, однако теперь на родине ему грозили серьезные неприятности.

4 января Твардовский приехал домой к сво­ему заму по «Новому миру» Александру Конд­ратовичу, чтобы обсудить эту проблему. По­следний описывает это так: «А. Т. приехал ко мне, сел и очень серьезно посмотрел на меня — глаза в глаза. Я даже чего-то испугался. Он сказал:

— Ну, что же, новый год начался, я принял решение: надо и жить по-новому. Я думаю вот что: надо ставить вопрос о поэме. Я решил твердо и говорил уже с Воронковым (секретарь правления Союза писателей по оргвопросам. — Ф. Р.). Сказал, что секретариат факти­чески уклонился от обсуждения поэмы, но на­до сейчас обсуждать, я не хочу, чтобы обо мне потом говорили, как о Солженицыне: у него, мол, произведения печатаются за границей. И вы знаете, что Воронков ответил мне на это: «Но чего же обсуждать: ведь поэма действи­тельно напечатана за границей». Говорит, во Франции, но он что-то путает. Во Франции — значит, в переводе.

Я сказал, что слышал от Эмилии: поэма опубликована в «Посеве», но не знаю, изда­тельство это или журнал. (Потом Лакшин ска­зал: издательство.)

А. Т., удивленно: — Может быть. Я спросил Воронкова: опубликована в отрывках? Нет, полностью. Но тем более тогда надо обсуждать. И чего же он молчал? Мог бы поздравить меня в Новый год. А то молчит. Как они хотят все замять, как желают спокойной жизни.

Я заметил, что да, желают, но если дело коснется санкций, то тот же Воронков отдаст А. Т. на растерзание. И напомнил, что для ме­ня до сих пор остается загадкой поздний вечер­ний звонок Воронкова мне, когда он неожи­данно начал расспрашивать меня о том, как живет Солженицын, как обстоит дело с «Рако­вым корпусом», не нуждается ли он в деньгах и не стоит ли заключить с ним договор. Потом еще несколько дней ворошение, и Воронков снова звонил мне, и мы заключили с его одобрения с Солженицыным договор, сдали в на­бор часть романа. И вдруг все заскрипело и повалилось набок. Почему так действовал то­гда Воронков, ничего не делающий по своей воле? До сих пор это загадка для меня. Кто-то и что-то за этим стояло...

А. Т. не обратил внимания на мои слова, занятый своими мыслями.

— Да, конечно, он предаст меня, в этом нет сомнения. Но я хочу выяснить все. И возника­ет масса недоуменных вопросов. Если я автор поэмы, которую нельзя опубликовать у нас, и она появляется за границей, то почему я оста­юсь редактором журнала и числюсь одним из руководителей Союза? Ведь это же нельзя так просто оставлять без ответа. Но они хотят все замять...

Но я коммунист с большим стажем, лауреат всего на свете и награжден многим. Из меня не сделаешь Солженицына, и это тоже осложняет дело. Но пусть они и из этого ищут выход. А выход простой — напечатать поэму...»

И еще небольшой отрывок из воспомина­ний А. Кондратовича, описывающий ситуацию начала января:

«Ходят слухи о присвоении А. Т. в день 60-летия (21 июня. — Ф. Р.) звания Героя Соц. Труда. Но при одном