отъезде и теперь глядела на мужа с обновленным любопытством. Двадцать три года замужества не угасили в ней этого любопытства. Но при виде озабоченной возни Мак-Грегора ей подумалось, что примус грозит ему сейчас, пожалуй, большей опасностью, чем курды.

— И когда же вся эта курдская сумятица началась снова? — спросила она.

— В сущности, она и не кончалась.

— Я знаю, — сказала Кэти. — Но открытой войны и пальбы между иранцами и курдами не было вот уже сколько лет. Отчего же она вспыхнула снова?

Мак-Грегор пожал плечами:

— Трудно сказать. Думаю, курды опять замышляют создать независимую республику.

— На территории Ирана?

— Это мне пока не известно.

Он всыпал кофе в закипевшую воду, живо снял котелок с огня.

— Предвижу, что дальше, — сказала Кэти — Курды-горцы, курды-горожане и курды-политиканы режутся друг с другом во имя курдского освобождения, а иранцы истребляют их тем временем.

— Ты слишком строга к курдам. В сорок шестом они боролись молодцами.

— И до чего же доборолись? Иранцы повесили кази Мохамеда со всеми его министрами в старом Карском округе. Ну есть ли смысл им опять браться за прежнее? И еще тебя вовлекать — я ведь знаю Затко.

Мак-Грегор словно не слышал. Он привстал, внимание его сосредоточилось на птице, описывавшей четкий круг над мерзлым участком земли в полумиле от них.

Кэти молча глядела на мужа.

— Мне с тобой трудно становится, — проговорила она, рассерженная наконец его сосредоточенным видом. — Вот ты уже и не слушаешь.

— Прости, — поспешно отозвался он. — Я наблюдал, как степной сарыч мышкует.

Кэти упорно смотрела на мужа, как бы запрещая ему снова отвести взгляд.

— Ты принимаешь даже окраску этой местности, — сказала она. — Твои волосы, и глупые глаза, и ботинки, и одежда, и даже это твое упорное скрытничанье вчера и сегодня. Возвращение в родную стихию, не так ли? — И она сердито указала рукой на горы.

— Ну полно, Кэти, — сказал он мягко. — Я скучал по тебе и не шутя рад твоему приезду.

Желая уйти от ее испытующих глаз, он вынул карту, надел очки в стальной оправе и углубился в изучение карты и гор. И снова его фарфорово-чистое, со светлым загаром лицо, костистый, тонкий нос и строгий светлый лоб приняли сосредоточенное выражение.

— Ах, ради бога, — вырвалось у Кэти. — Не надо этого.

— Чего не надо?

— Очков не надо и не уходи в себя, побудь со мной.

Он спрятал очки и сложил карту. Кэти знала, что он до сих пор очень застенчив, так и не научился обороняться от неловкости таких моментов и эту незащищенность нетрудно использовать против него. Но каким же иным и лучшим способом встряхнуть его?

— Как бы то ни было, — сказала она, — но ясно, что Затко не явится, и давай-ка трогаться отсюда, пока я не стала еще кровожадней настроена.

— Подождем его еще несколько минут.

— Но он хоть сообщил тебе, что ему от тебя надо?

Мак-Грегор покачал головой:

— Он только слал мне настоятельные призывы, прося меня прибыть в Синджан до пятнадцатого сего месяца, если я ему друг и мне дороги интересы всех курдов и так далее.

— Типично курдский способ добиться от тебя чего-то.

— Пожалуй.

— И ты понятия не имеешь, что им от тебя нужно?

— Не имею. Но, судя по всему, нужно это им отчаянно.

— И ты бросил все дела в Тегеране только ради свидания с курдами?

— Нет. Мне так или иначе нужно было сюда по делам ИННК.

Мак-Грегор работал в Иранской национальной нефтяной компании главным ученым специалистом отдела изысканий и залежей.

Застегнув свою дубленку, Кэти пошла вниз по склону за Мак-Грегором.

— Иранцы выгонят тебя вон, если ты вздумаешь сейчас стать на сторону курдов.

Он развел руками, не возражая и не соглашаясь.

— И ты знаешь, что я не огорчусь, если выгонят, — продолжала она. — Нисколько не огорчусь.

— Ну, ну, Кэти... Не будь такой.

— Ты знаешь, что я хочу сказать.

— Я знаю, ты хочешь, чтобы я распростился с Ираном. Но Европа может и еще немного подождать, — сказал он не оборачиваясь.

— Нет, не может. — Кэти сделала глубокий вдох, чтобы отдышаться. — Тебе уже пятьдесят, и мне тоже. И былую нашу молодую увлеченность этой страной поглотил без следа и остатка вечный восточный кавардак. Все миновало, Айвор, — продолжала она, видя, что его спина упрямо напряглась. — Позади двадцать три года неудач, домашних арестов, тюрем, бог знает чего, и все ты отдавал, и ничего не получал взамен, и только зарывал здесь свои таланты — и настала пора уходить.

— Это тебе просто после Европы так кажется, — сказал он шутливым тоном.

Первоначально Кэти поехала в Европу лишь присмотреть за тем, как сын Эндрью устроится в Оксфорде, в колледже Бейлиол, а дочь Сеси в Париже, в Высшей школе изящных искусств, но потом осталась еще на пять месяцев, ибо двадцать три года в Иране, отданные борьбе за одно правое дело безнадежней другого, исчерпали наконец ее силы.

— Я не допущу, чтобы ты канул в эти горы, пропал без следа, — проговорила она. — Существует ведь другой мир вдали от всего этого, процветающий, ничуть не эфемерный.

— Разумеется.

— И значит, нечего тебе впутываться в курдские дела.

Он промолчал. Затем впервые обратил внимание на то, что она no-модному подстригла свои длинные волосы.

— Зачем ты это?

— Что — зачем?

— Остриглась зачем?

— Затем, что мне осточертела прежняя прическа. Притом вчера, когда я приехала, ты даже и не заметил.

Он сердито покраснел, повернулся и зашагал дальше, ведя Кэти по тусклым каменным скатам, скользким от покрывающей их тонкой корки черного льда. «Осторожней ставь ногу», — предостерегал он в опасных местах. Двигались без разговоров. Мак-Грегор шел не торопясь, но все равно знал, что в этом горном разреженном воздухе жену медленно и верно одолевает усталость. Сделали привал, долго и молча подкреплялись, а с полудня снова шли, и он все так же молчаливо и сосредоточенно выбирал маршрут полегче по чересполосице склонов. Но временами он забывал, что за спиной идет Кэти.

На ночлег пришли к заброшенному иранскому полицейскому посту, наполовину разрушенному курдами во время тех двух открытых сражений, что они дали, защищая свою республику 1946 года. Начиная уже зябнуть, поужинали у примуса лепешками и тухловатой разваренной курицей, которую Мак-Грегор купил на базаре в Резайе.

— Противно в рот взять, — сказала Кэти. — Мне уже окончательно разонравились яства восточных базаров.

— А тем не менее есть надо, — сказал он. — Ты глотай, отвлекаясь от вкуса.

Кэти поежилась, горбясь над жалким побитым примусом, а Мак-Грегор развернул два нейлоновых спальных мешка и состегнул их «молниями» вместе — для теплоты. И сразу же велел ей туда влезть, пока в теле осталась горсть тепла.

Молча, не разжимая зубов, она