безопаснее, чтобы курьер в случае ареста не мог даже примерно сказать полиции, в каком направлении продолжила путь партия товара.

Хашим стоял как вкопанный, ожидая, пока курьер первым уйдет с места встречи. Внезапно на него обрушился весь шум окружающего мира — звуки движения машин на дороге и стук дождевых капель, стекающих на асфальт.

Что-то явно пошло не так. Хашим начал двигаться вдоль стены, неслышно, как ящерица, отступая к дальнему краю лестничной площадки, где можно было наконец раствориться в ночной тьме. В два прыжка курьер преодолел разделявшее их расстояние, и его рука обхватила шею Хашима. Потом лицо араба размазалось по некрашеной стене, а крючковатый нос превратился в бесформенный комок кровавой слизи. Хашим почувствовал, как его швырнули ничком на бетонный пол, а затем услышал характерный щелчок снимаемого с предохранителя пистолета. Как и следовало ожидать, ствол прижался к его голове прямо за ухом. Действуя одной свободной рукой, незнакомец с завидным мастерством, видимо достигнутым многолетней практикой, заломил руки Хашима за спину и сковал наручниками. «Полиция, — подумал Хашим. — Но как им удалось…»

В следующий миг его перевернули на спину и потащили вниз по ступеням. Незнакомец извлек из кармана своей куртки что-то вроде деревянного клина, дюйма четыре размером в самой широкой части. Клин был вставлен Хашиму в рот и загнан поглубже несколькими ударами кулака, а затем и рукоятки пистолета, пока не послышался хруст сломанных зубов. Из другого кармана незнакомец вытащил пару щипцов с длинными тонкими ручками.

Он склонился над Хашимом, и тот на миг увидел его желтоватое лицо.

— Вот так, — сказал желтолицый на своем плохом французском, — мы делать с теми, кто много говорить.

Он засунул щипцы Хашиму в рот, и их острые кромки сомкнулись на языке.

Рене Матис обедал со своей любовницей в маленьком ресторанчике поблизости от площади Вогезов. Тюлевые занавески, свисавшие с карниза, проходившего прямо посредине окна, скрывали нижнюю часть вида на площадь, а через верхнюю половину стекла были видны лишь кирпичные полукружия арок да бесконечные потоки дождя, стекающие с карнизов.

Была пятница, и Рене Матис с удовольствием принимал участие в столь приятном ему еженедельном ритуале. Покинув здание Второго управления, он доехал на метро до собора Святого Павла и пешком прогулялся до квартирки своей пассии, проживающей в квартале Марэ. Он проходил мимо кошерных мясных лавок, мимо книжных магазинов, в витринах которых были выставлены характерные свитки и канделябры-семисвечники, пока не достиг выкрашенных синей краской porte-cochère.^[3] Инстинктивно оглянувшись, чтобы убедиться, что за ним нет хвоста, он дернул за ручку старинного звонка.

«Приятный бонус к работе секретного агента — возможность успешно сохранять в тайне интрижку или даже долговременный роман», — удовлетворенно подумал Матис, оглядывая улицу в обоих направлениях. За дверью послышались шаги. Ему открыла коренастая консьержка мадам Буэн. В ее глазах за толстыми стеклами очков, как всегда, читались противоречивые чувства: она вроде бы и заговорщически подмигивала, и в то же время выражала взглядом презрение. «Пора, пожалуй, купить еще одну коробку шоколада с запахом фиалки, как в прошлый раз», — подумал Матис, пересекая двор и поднимаясь по лестнице к дверям Сильви.

Сильви приняла у него мокрый плащ и хорошенько стряхнула. Как обычно, она поставила на стол бутылку «Рикара», два бокала, графин с водой и маленькие тосты из магазинной упаковки, намазанные консервированным фуа-гра.^[4] Сначала они занялись любовью в спальне — беседке из занавесок в цветочек, покрывал в цветочек и обоев в цветочек, пестреющей всеми цветами радуги. Сильви, миловидной крашеной блондинке, вдове чуть за сорок, удалось неплохо сохранить фигуру. В постели она была умелой, покладистой и предупредительной — настоящая poule de luxe,^[5] как Матис порой называл ее в порыве страсти. Потом — после постели, ванны, переодевания для нее и аперитива для него — наступало время ужина в ресторане.

Матиса всегда удивляло и даже забавляло, что Сильви, едва выбравшись из постели, уже была готова вести светский, ни к чему не обязывающий разговор — о своей семье в Клермон-Ферране, о сыновьях и дочери или, например, о президенте де Голле, которого просто боготворила. Ужин уже подходил к концу, и Сильви доедала самый фруктовый из всех фруктовых десертов, когда к их столику подошел Пьер — официант, который всегда обслуживал их в этом ресторане. На его лице было написано сожаление.

— Месье, прошу прощения за беспокойство. Вас к телефону.

Матис всегда оставлял на работе номера телефонов, по которым его можно было найти в случае необходимости, но ведь в отделе все прекрасно знали, что вечер пятницы для него святое и в это время его лучше не беспокоить. Он приложил к губам салфетку, извинился перед Сильви, затем пересек многолюдный зал ресторана, прошел мимо деревянной барной стойки и оказался в маленьком вестибюле рядом с дверями туалетов. Снятая трубка висела возле телефонного аппарата.

— Слушаю.

Он рассеянно взглянул на плакат, навязанный ресторану профсоюзами: это было призвание к борьбе со злоупотреблением алкоголем в общественных местах. Répression de I’lvresse Publique. Protection des Mineurs.^[6]

В ходе разговора собеседники не называли друг друга по имени, но Матис сразу узнал голос заместителя начальника отдела.

— На одной из окраин убийство, — сказал тот.

— А полиция на что? — поинтересовался Матис.

— Да я все понимаю. Но тут есть некоторые… тревожные нюансы.

— Полиция уже там?

— Да. Они тоже беспокоятся. Там уже целая серия похожих убийств.

— Я в курсе.

— Поезжайте на место и осмотритесь.

— Прямо сейчас?

— Да. Я высылаю машину.

— Скажите водителю, чтобы подъехал к станции метро «Сен-Поль».

«Ну что ж, — подумал Матис, снимая с вешалки все еще влажные плащ и шляпу, — в конце концов, могло быть и хуже. Вот позвонило бы начальство на пару часов раньше…»

Черный «Ситроен DS21» ждал у выхода из метро на улице Риволи. Водитель не глушил мотор, зная особенности ситроеновской пневматической подвески: стоило выключить двигатель — и через короткое время машина опускалась к самому асфальту, едва не ложась на него днищем. После включения зажигания насосам требовалось некоторое время, чтобы вновь приподнять кузов. Матис нырнул в уют заднего сиденья, водитель резко, как затвор, передернул ручку переключения скоростей, и машина рванула с места, с визгом проворачивая колеса на мокром асфальте.

Матис закурил американскую