утешение обеспечивалось. Ни я, ни Август Уотерс не проронили ни слова, пока Патрик не сказал:

— Август, может, ты хотел бы поделиться своими страхами с группой.

— Моими страхами?

— Да.

— Я боюсь забвения, — сказал он после минутной паузы. — Я боюсь его как пресловутый слепой, который боится темноты.

— Слишком рано, — сказал Айзек, вымучивая улыбку.

— Это было бесчувственно? — спросил Август. — Я могу быть слеп к чувствам других людей.

Айзек смеялся, но Патрик поднял обвиняющий перст и сказал:

— Август, пожалуйста. Давай вернемся к тебе и твоим проблемам. Ты сказал, что боишься забвения?

— Именно, — ответил Август.

Патрик казался растерянным.

— Не хотел бы…эээ, не хотел бы кто-нибудь это прокомментировать?

Я не была в нормальной школе три года. Мои родители были двумя моими лучшими друзьями. Моим третьим лучшим другом был писатель, который никогда не знал о моем существовании. Я была достаточно скромным человеком — совсем не из тех, кто подскакивает с места.

И все же, только в этот раз, я решила высказаться. Я начала поднимать руку, и Патрик, с очевидным облегчением, сразу сказал: «Хейзел!» Я уверена, он предположил, что я хочу открыться. Стать Частью Группы.

Я посмотрела на Августа Уотерса, который ответил мне взглядом. Его глаза были настолько голубыми, что сквозь них практически можно было видеть.

— Придет время, — сказала я, — когда все мы будем мертвы. Все. Придет время, когда не будет ни одного человека, чтобы вспомнить, что кто-то когда-то существовал или что наш вид что-либо совершил. Не будет никого, кто мог бы вспомнить Аристотеля или Клеопатру, не говоря уже о тебе. Все, что мы сделали, и построили, и написали, и придумали, и открыли, будет забыто, и все это, — я обвела руками комнату, — будет напрасно. Может быть, это время придет скоро, а может, оно наступит через миллионы лет, но даже если мы переживем взрыв солнца, мы не будем жить вечно. Было время до того, как организмы обрели сознание, и будет время после. И если неизбежность человеческого забвения беспокоит тебя, я предлагаю забыть об этом. Бог свидетель, это то, что все делают.

Я узнала это от моего вышеупомянутого третьего лучшего друга, Питера Ван Хаутена, асоциального автора книги под названием Высшее страдание, которая была мне ближе Библии. Питер Ван Хаутен был единственным человеком, с которым я когда-либо сталкивалась, который а) понимал, что значит умирать, и б) не умер.

За моими словами последовал довольно долгий период тишины, в то время как я смотрела на улыбку, которая расползалась по лицу Августа — не кривая ухмылка парня, старающегося быть сексуальным, пока он таращился на меня, а его настоящая улыбка, слишком большая для его лица. «Черт возьми, — тихо сказал Август, — ты просто нечто».

Никто из нас двоих не сказал ничего в оставшееся время. В конце Группы поддержки все взялись за руки, и Патрик вел нас в молитве. «Господь Иисус Христос, мы, сражающиеся с раком, собрались здесь в Твоем сердце, буквально в Твоем сердце. Ты и только Ты знаешь нас так, как мы сами знаем себя. Веди нас через испытания жизни к Твоему Свету. Мы молимся за глаза Айзека, за кровь Майкла и Джейми, за кости Августа, за легкие Хейзел, за горло Джеймса. Мы просим, чтобы Ты исцелил нас, и хотим почувствовать Твою любовь и Твой покой, который превосходит все наши представления о нем. И мы помним в своем сердце всех тех, кого мы знали и любили, и кто ушел к Тебе домой: Марию, и Кейда, и Джозефа, и Хейли, и Абигейл, и Анджелину, и Тейлора, и Габриэля, и…»

Это был длинный список. В мире много мертвых. И пока Патрик бубнил, зачитывая список по листку бумаги, потому что он был слишком длинным, чтобы запомнить его наизусть, я держала глаза закрытыми, стараясь думать о молитве, но по большей части представляя тот день, когда мое имя попадет в список, в самый его конец, когда все уже перестают слушать.

Когда Патрик замолчал, мы вместе произнесли эту тупую мантру: ПРОЖИВЕМ НАШУ ЛУЧШУЮ ЖИЗНЬ СЕГОДНЯ, и встреча закончилась. Август Уотерс оттолкнулся от стула и подошел ко мне. Его походка была кривой, как его улыбка. Он навис надо мной, но не слишком близко, чтобы я не вытягивала шею для того, чтобы смотреть ему в глаза.

— Так как тебя зовут? — спросил он.

— Хейзел.

— Нет, твое полное имя.

— Эм, Хейзел Грейс^[5] Ланкастер.

Он собирался сказать что-то еще, когда подошел Айзек.

— Погоди, — сказал Август, поднимая палец, и повернулся к Айзеку, — это было даже хуже, чем ты рассказывал.

— Я говорил тебе, что это совершенно безрадостно.

— Зачем тогда ты продолжаешь ходить?

— Не знаю. Это типа помогает…

Август наклонился к Айзеку, так что он думал, что я не услышу: «Она постоянная?». Я не услышала ответ Айзека, но Август проронил: «Я бы сказал». Он обнял Айзека за оба плеча и затем отошел от него на полшага. «Расскажи Хейзел о клинике».

Айзек оперся о столик с печеньем и сфокусировал свой гигантский глаз на мне.

— Ладно, в общем, я был в больнице этим утром и сказал своему хирургу, что лучше уж я буду глухим, чем слепым. А он сказал, что это не сработает, а я такой, ну, я понимаю, что это не сработает, я просто говорю, что лучше бы я был глухим, чем слепым, если бы у меня был выбор, но я понимаю, что у меня его нет, а он говорит, что хорошие новости заключаются в том, что я не буду глухим, и тогда я сказал: «Спасибо вам за объяснение, что рак глаз не сделает меня глухим. Мне так повезло, что меня соблаговолит оперировать такой интеллектуальный гигант, как вы».

— Этот парень просто крут, — сказала я. — Я попытаюсь заработать рак глаз, просто чтобы познакомиться с ним.

— Удачи с этим. Ладно, мне пора. Моника ждет меня. Мне следует видеть ее почаще, пока я еще могу.

— Карательная миссия завтра? — спросил Август.

— Обязательно. — Айзек развернулся и побежал по ступенькам, перескакивая через них.

Август Уотерс повернулся ко мне.

— Буквально, — сказал он.

— Буквально? — спросила я.

— Мы буквально в сердце Иисуса, — ответил он. — Я думал, что мы в подвале церкви, но мы буквально в сердце Иисуса.

— Кто-то должен сказать об этом Иисусу, — сказала я. — То есть, это должно быть небезопасно, хранить раковых детей в твоем сердце.

— Я бы сам Ему сказал, — предложил Август, — но, к сожалению, я буквально застрял у Него в сердце, так что Он не сможет меня услышать.

Я рассмеялась. Он покачал головой, смотря на меня.

— Что? — спросила я.

— Ничего, — сказал он.

— Почему ты так смотришь на меня?

Август слегка улыбнулся:

— Потому что ты красивая. Мне нравится смотреть на красивых людей, и некоторое время назад я решил