торопи́тесь, торопи́тесь!
Мне хотелось плакать. Игрушки было жалко и было стыдно, что мама просила у меня прощения.
— Мы другие купим, — говорила она. — Ты не плачь.
А я плакал, потому что не было никаких сил признаться, что во всём виноват я один…
Была ночь. Мы ехали на полуторке. Дорога шла по лесу. Свет фар то натыкался на дерево, то падал на смутные поляны, то задевал вершины — и тогда мотор стонал долго и жалобно, то упирался в землю — и тогда мотор скулил совсем тихо, как побитый щенок.
Я засыпал и просыпался. Однажды свет скользнул по саням, по тускло блестевшим лошадиным крупам. Это мы обогнали татар. Мне опять стало немного страшно. А вдруг мотор заглохнет и татары нападут на нас… Но машина шла и шла вперёд, и обоз остался позади. Теперь перед нами была только ночь и совсем не было деревьев.
— Скоро Волга, малыш, — сказал шофёр, улыбаясь.
Я заснул, а когда открыл глаза, он быстро-быстро крутил баранку, но мы почему-то ехали вбок и фары беспомощно уткнулись в небо. Мама прижимала меня так крепко, что мне было трудно дышать.
— А-а! — вскрикнул шофёр, словно ему стало больно, и тут машина резко накренилась и мотор заглох.
Шофёр посмотрел на маму, и оба они долго смотрели друг на друга.
— Мы приехали? — спросил я.
Шофёр не ответил. Он осторожно открыл дверцу и исчез в темноте.
— Давайте мальчика! — послышался его голос.
Мама подняла меня, и я очутился на резком ветру. Было очень темно. Мама тоже выпрыгнула из машины.
— Вовремя гора подвернулась, — сказал шофёр.
Глаза мои привыкли к темноте, и я увидел, что машина привалилась боком к чёрной горе.
— Мы чуть не упали? — спросил я.
Мне опять не ответили.
— Ветер свежий. Сегодня непременно взломает лёд, — сказал шофёр.
— Так мы и не успели, — сказала мама.
— С обозом перейдёте. Он скоро будет.
— С татарами? — спросил я.
— С татарами, — сказал шофёр равнодушно. Он совсем их не боялся.
Меня усадили в кабину, и я снова заснул…
Было тепло и очень вкусно пахло. Не конфетами, не морозом. Шевельнул рукой и вдруг почувствовал в кулаке что-то твёрдое и круглое. Яблоко! Та-та-ры!.. Я вскрикнул и вскочил.
— Лежи, лежи! — сказала, закрывая меня с головой, мама.
— Меня не украли? — спросил я шёпотом.
— Ха-ха-ха! — весело засмеялся кто-то.
Чёрная завеса спала, и круглолицый смеющийся человек, прищёлкивая языком, сказал:
— Ай-я-яй! Какой хороший мальчик, а боится. Ты меня боишься? Я страшный?
— Нет, вы весёлый.
— Ха-ха-ха! — засмеялся человек. — Яблоко ешь. Самое вкусное!.. — И вдруг сказал очень тихо: — А теперь лежи и не шевелись. По Волге едем.
Я затаил дыхание. Было слышно, как шуршат полозья по льду, как фыркают лошади, как негромко переговариваются люди.
Мы ехали по Волге. Я ждал, что сейчас хрустнет лёд и начнётся страшное.
Вдруг люди зашумели, полозья взвизгнули, и мы помчались быстрей и быстрей. Что-то больно кололо меня в бок. Это была ёлочная шишка. Зелёная стеклянная шишка, в которой живёт белка с чёрными кисточками на ушах. — Ты не бойся, — сказал я ей. — Ты у меня одна осталась. Я тебя буду беречь. Ты не бойся. Лошади встали. С меня сдёрнули накидку, и весёлый наш возчик подбросил меня в воздух: — Переехали! Переехали, друг! Ешь яблоко. Песни пой. Пляши! И смеялся, смеялся, и мама смеялась, и целовала меня, и говорила одно и то же: — Переехали. Всё-таки переехали. Возчики в рыжих армяках собрались все вместе и смотрели в серую посветлевшую даль. Там что-то сильно лопнуло, и по реке покатился гул. Он двигался к нам медленно, тяжело, но река потрескивала уже близко, и люди говорили друг другу: — Пошла… — Пошла-а-а! Пошла-а! Рыжая белка с чёрными кисточками на ушах грызла золотые орехи. Они звонко раскалывались, хрустели. И тогда я раскусил яблоко. Оно тоже хрустнуло, и весёлый татарин засмеялся, нахлобучил мне на нос шапку. — Хорошо! — говорил он. — Вкусно! Жмурил глаза и прищёлкивал языком.
Спит Оля и видит сон. Живут они с Мишкой в той же деревне, те же горы вокруг, а солнце не сходит с неба. Не кончается день. Играй сколько душе угодно! А за горами, где Красенькое, — синё. Туман холодный над огородами. Стоят матери на крылечках, домой ребят зовут. «Как же так? — думает во сне Оля. — Красенькое по ту сторону гор, а день у них короче!» Проснулась, занавеску — дёрг! А над горами, над синими утренними лесами, над розовым гребешком каменной вершины — лучевой дождь. Снизу вверх брызжет. Красиво, конечно. Только на деревне опять лежит холодная тень. Целый час надо ждать, пока выйдет из-за гор солнце.
Стерегут красного телёнка с белым носом и чёрными губами. — Зачем только построили нашу деревню? Жили бы все в Красеньком. Всем бы хорошо было. — Чудной! Все в одном месте жить не могут. — Сама ты чудна́я! Что мы, хуже их? — Не хуже. Одинаково жить нельзя. Одинаково — скучно. Ехать никуда не надо. Зачем ехать, когда везде одинаково? А тут приезжаешь — и море! Оно розовое-розовое, гладкое, а паруса на кораблях — голубые! — Выдумала! Море — синее. По морю волны. С дом, с высотный, как в Москве. И ветер. Деревья по земле лежат, как трава. А я на корабле с подводными крыльями. — От такого ветра твой корабль перевернётся. — А без ветра твои паруса, как тряпки, висеть будут. — Всегда ты споришь. — А ты всегда выдумываешь. — Я не выдумываю, я мечтаю. — А ты видела, как солнце садится? Не за гору, а вообще. — Не видела. — И я не видел. Давай-ка пойдём завтра в Красенькое! — Туда за целый день не дойдёшь. — Подвезут. — А что дома скажем? — Испугалась? — Не испугалась. Искать будут… Не люблю, когда мама плачет. — Ничего, обойдётся. Ты хлеба возьми, а я — сала и бутылку молока.
Где ездят на телегах, тёплая дорожная пыль пахнет вкуснее пирогов. Дороги идут в разные стороны. По дорогам едут люди. И кажется, что это дороги уводят их в дали. А всё наоборот. Дороги идут за людьми. Шагают ребята, а кругом ни одного человека. Птицы поют, слепни летают… — А до гор далеко! — Далеко. Вдруг топот. Мишка — в канаву. Глаза круглые, как у кота. — Прячься… Погоня!
Вдруг люди зашумели, полозья взвизгнули, и мы помчались быстрей и быстрей. Что-то больно кололо меня в бок. Это была ёлочная шишка. Зелёная стеклянная шишка, в которой живёт белка с чёрными кисточками на ушах. — Ты не бойся, — сказал я ей. — Ты у меня одна осталась. Я тебя буду беречь. Ты не бойся. Лошади встали. С меня сдёрнули накидку, и весёлый наш возчик подбросил меня в воздух: — Переехали! Переехали, друг! Ешь яблоко. Песни пой. Пляши! И смеялся, смеялся, и мама смеялась, и целовала меня, и говорила одно и то же: — Переехали. Всё-таки переехали. Возчики в рыжих армяках собрались все вместе и смотрели в серую посветлевшую даль. Там что-то сильно лопнуло, и по реке покатился гул. Он двигался к нам медленно, тяжело, но река потрескивала уже близко, и люди говорили друг другу: — Пошла… — Пошла-а-а! Пошла-а! Рыжая белка с чёрными кисточками на ушах грызла золотые орехи. Они звонко раскалывались, хрустели. И тогда я раскусил яблоко. Оно тоже хрустнуло, и весёлый татарин засмеялся, нахлобучил мне на нос шапку. — Хорошо! — говорил он. — Вкусно! Жмурил глаза и прищёлкивал языком.
За горой, где солнце, где Красенькое
Сидят на брёвнах и разговаривают: — Ребятам из Красенького хорошо. Им солнце дольше светит. — Конечно, хорошо. Они за горами живут, а мы — в горах. — Вот опять! У них день, а у нас вечер… Мама зовёт. Слышишь?Спит Оля и видит сон. Живут они с Мишкой в той же деревне, те же горы вокруг, а солнце не сходит с неба. Не кончается день. Играй сколько душе угодно! А за горами, где Красенькое, — синё. Туман холодный над огородами. Стоят матери на крылечках, домой ребят зовут. «Как же так? — думает во сне Оля. — Красенькое по ту сторону гор, а день у них короче!» Проснулась, занавеску — дёрг! А над горами, над синими утренними лесами, над розовым гребешком каменной вершины — лучевой дождь. Снизу вверх брызжет. Красиво, конечно. Только на деревне опять лежит холодная тень. Целый час надо ждать, пока выйдет из-за гор солнце.
Стерегут красного телёнка с белым носом и чёрными губами. — Зачем только построили нашу деревню? Жили бы все в Красеньком. Всем бы хорошо было. — Чудной! Все в одном месте жить не могут. — Сама ты чудна́я! Что мы, хуже их? — Не хуже. Одинаково жить нельзя. Одинаково — скучно. Ехать никуда не надо. Зачем ехать, когда везде одинаково? А тут приезжаешь — и море! Оно розовое-розовое, гладкое, а паруса на кораблях — голубые! — Выдумала! Море — синее. По морю волны. С дом, с высотный, как в Москве. И ветер. Деревья по земле лежат, как трава. А я на корабле с подводными крыльями. — От такого ветра твой корабль перевернётся. — А без ветра твои паруса, как тряпки, висеть будут. — Всегда ты споришь. — А ты всегда выдумываешь. — Я не выдумываю, я мечтаю. — А ты видела, как солнце садится? Не за гору, а вообще. — Не видела. — И я не видел. Давай-ка пойдём завтра в Красенькое! — Туда за целый день не дойдёшь. — Подвезут. — А что дома скажем? — Испугалась? — Не испугалась. Искать будут… Не люблю, когда мама плачет. — Ничего, обойдётся. Ты хлеба возьми, а я — сала и бутылку молока.
Где ездят на телегах, тёплая дорожная пыль пахнет вкуснее пирогов. Дороги идут в разные стороны. По дорогам едут люди. И кажется, что это дороги уводят их в дали. А всё наоборот. Дороги идут за людьми. Шагают ребята, а кругом ни одного человека. Птицы поют, слепни летают… — А до гор далеко! — Далеко. Вдруг топот. Мишка — в канаву. Глаза круглые, как у кота. — Прячься… Погоня!