семь лет меня просто отправили «в отказ». Правда, как становится ясно из настоящей книги, только первые три с половиной года меня и мою жену не выпускали «для пользы дела». Следующие три с половиной года мы сидели «в отказе», так как Карпов обиделся, что мы заступились за сына Виктора Корчного — Игоря, ни за что посаженного в тюрьму в качестве заложника.

Интересна история создания статуса Карпова как единственного защитника советского отечества. После первого матча Корчного с Карповым в Москве осенью 1974 года Корчного затравили в прессе и лишили почетного звания Заслуженный мастер спорта. Ему снизили стипендию и на время закрыли выезд за границу. Потом Корчного выпустили для участия в заграничном турнире. И когда Корчной из поездки не вернулся, у советской родины остался лишь один советский претендент на звание чемпиона мира, заручившийся всесторонней помощью партии и КГБ, — Анатолий Карпов. Было ли это результатом блестяще разыгранной комбинации или счастливым для Карпова стечением обстоятельств, нам может рассказать лишь сам бывший чемпион мира Карпов. Хотя зачем ему это нам рассказывать?

По такому же сценарию развивались отношения Карпова с его следующим соперником, еще одним героем этой книги — тринадцатым чемпионом мира Гарри Каспаровым. Почему Каспаров не бежал из Советского Союза после срыва КГБ его матча с Корчным летом 1983 года и своей фактической дисквалификации? Почему он не сделал этого после того, как против нескольких его помощников были выдвинуты обвинения в шпионаже, инспирированные КГБ, когда Карпову становилась известной информация, могущая, по его мнению, быть полученной только агентурным путем, т. е. через КГБ, я не знаю.

О дисквалификации Каспарова… Каспаров в своем многотомнике о чемпионах мира описывает, как Карпов пригласил его к себе домой и уговорил его, тогда еще неопытного, согласиться со срывом своего матча с Корчным. За это Каспарову было обещано, что советская федерация скорее расколет ФИДЕ, чем даст его в обиду. После дисквалификации Каспарова эти обещания были забыты.

О шпионах и агентах… В шахматном мире обсуждалась и ставилась под сомнение оправданность обвинений, выдвигавшихся Каспаровым. После прочтения настоящего очерка становится ясным, что кроме прямого шпионажа могли быть использованы и прослушивание, и «проникновение Д», и «проникновение Т», и наружное наблюдение, и кто его знает что еще. Хотя мог использоваться, конечно же, и прямой шпионаж, т. е. агенты.

Борьба между Карповым и Каспаровым велась на двух полях сражения — на шахматной доске и среди высокого начальства, определявшего жизнь и жизнедеятельность советских людей. Здесь выделяются два события великого противостояния этих не менее великих шахматистов — организованная дисквалификация Каспарова на его матче с Корчным в 1983 году с последующим удивительным спасением этого матча, и скандальное прекращение первого матча на первенство мира между Карповым и Каспаровым в 1984 году в Москве. Какие силы были задействованы в подковерной борьбе двух великих шахматистов, кто принимал судьбоносные решения в этой борьбе? По моей версии, некоторые из этих решений принимались людьми из Политбюро ЦК КПСС. В книге «КГБ играет в шахматы» утверждается, что решения принимались в КГБ. Судя по тому, с какой легкостью работники госбезопасности вскоре сменили функционеров коммунистической партии в руководстве России, возможно, что уже и тогда все решал КГБ. И значит, правы авторы очерка. Точно мы это узнаем, когда какой-нибудь бывший член Политбюро того времени, скажем Михаил Горбачев, уедет на Запад и опубликует здесь свои воспоминания.

Нелегкая занесла в список шахматистов, с которыми боролся КГБ, мое имя и имя моей жены Ани. Семь долгих лет они «разрабатывали» нас. Видимо, попытка легальной эмиграции из Советского Союза двух недавних чемпионов СССР подрывала какие-то устои, на которых зиждились власть и ее охранитель — КГБ. Сейчас, читая книгу о КГБ и шахматах, я поражаюсь, какие ресурсы бывшая сверхдержава бросала на борьбу со мной; профессиональная и душевная деятельность какого количества людей заключалась в попытке скрутить нас. Слава Богу, в те годы я об этом мог только догадываться! Знай я тогда, что все то время любой звук, издававшийся в нашей квартире, фиксировался, передавался и анализировался «специалистами» КГБ, не сошел ли бы я с ума? Каково было постоянно жить «на публике» у заинтересованных слушателей из КГБ?

Впрочем, большая часть психологической работы спецов КГБ уходила впустую. Я просто не понимал ее тонкостей. В книге описано, как меня доставили в кабинет большого начальника на Лубянке — чтобы поразить и испугать. Начальник, к которому меня привели — генерал Абрамов, — по каким-то своим соображениям представился полковником. Для меня тогда было все едино — что полковник, что генерал. А насчет трепета… помню, было одно любопытство.

Это сейчас я испытываю своеобразную гордость, прочитав в очерке, что после нашей первой демонстрации у Дома Туриста в 1982 году, орангутангоподобное существо, которое волокло нас с Аней к милицейской машине, было не рядовым гэбэшным бандитом, как я тогда считал, а начальником какого-то отдела КГБ, подполковником Эрнстом Давнисом.

Впрочем, когда доходило до дела, КГБ, несмотря на тотальное прослушивание, на наружное наблюдение, на агентурные данные, частенько проваливался. В очерке Попова — Фельштинского указано, что в моей «разработке были задействованы все средства, имевшиеся в оперативных подразделениях советской госбезопасности […] На продолжении разработки Гулько 11-м отделом Пятого управления КГБ после отказа ему в выезде настоял заместитель начальника 11-го отдела подполковник Перфильев. Ему казалось на первых порах, что данная разработка даст возможность постоянно напоминать о себе руководству Пятого управления КГБ победными реляциями о борьбе с Гулько. В действительности разработка Гулько приносила с каждым днем все больше проблем и практически каждый день демонстрировала присущие деятельности Перфильева провалы», — пишут авторы очерка. Его провалы — наши победы.

Думаю, нашу мучительную победу в семилетнем противостоянии с КГБ определили не только навыки борьбы, приобретенные в нашей шахматной практике. Мы с Аней были частью мистического процесса, когда многотысячная масса советских евреев, одной из наиболее бесправных и затравленных частей населения советской империи, смело ввязалась в казавшееся безнадежным дело — попытку добиться возможности покинуть Советский Союз. И несмотря на могущество противившегося этому и преследовавшего нас КГБ, евреи