Олег Мелехов Эксперимент in vitro^[1]

За те десять стандартных суток, которые длился полет до Лация, Корнелия еще несколько раз проверила и перепроверила прихваченную на всякий случай отчетность по семейным торговым предприятиям. Сомнения вызывала лишь себестоимость. Не занижена ли? Корнелия прикинула и так и эдак. Нет! Все цифры сходились и, что показательно, отражали реальное положение дел. Отчетность, если кому-то вздумается придраться, безупречна.

А в Остии прямо у причала их с Тиберием ждал личная лектика^[2] Гая Клавдия. Бессменный личный возничий свекра — невозмутимый Публий Брутий выглядел обеспокоенным. Видимо, тоже не хотел попадать под горячую руку главы фамилии.

— Господин за последние сутки связался со мной десять раз, — предупредил он.

Корнелия решила прикинуться дурочкой.

— Так что мы не в гостиницу? А привести себя в подобающий вид? — всплеснула она руками.

Но Публий Бруттий был неумолим:

— У меня четкие указания, госпожа. Сразу — в поместье.

Она украдкой бросила на раздосадованного Тиберия вопросительный взгляд. Муж закусил нижнюю губу. Первый признак отчаяния, если говорить о фамильных привычках Клавдиев.

«Вечные боги, только не развод!» — истово взмолилась патрицианка. И, кроме этой просьбы, у неё в голове ничего не осталось — ни цифр из отчетов, ни желания что-то доказывать.

Они летели прямо в грядущий закат. Классический, малиново-золотой, какой бывает только на Лации, и никогда на Аррии Приме. Летели над изумрудными волнами холмов, над лентами древних дорог, над прекрасной землей предков — колыбелью великой звездной Республики. В любом ином случае Корнелия с чистой совестью любовалась бы пейзажами, многократно воспетыми великими поэтами, но только не сейчас.

Тиберий, тот вообще не смотрел в иллюминатор. В его наушниках играла музыка, а лицо не выражало ничего. Полностью сосредоточился на предстоящем разговоре или ищет в себе запасы смирения, которые небеспредельны даже у Клавдия.

Корнелия легонько коснулась его плеча: «Может, всё не так страшно?»

Патриций в ответ ласково сжал ладонь жены: «Будем надеяться до последнего».

Хотя, откровенно говоря, надежды у них осталось очень мало. В первый момент, когда от

pater familias, от Гая Клавдия Пульхра, пришло это странное приглашение нанести визит на Лаций и непременно вместе, они решили, что в семье кто-то родился или умер. Иного повода затребовать их обоих в родовое поместье не существовало. Кроме одного, самого страшного для супругов.

«Только не развод, только не развод!» — мысленно твердил Тиберий Клавдий.

Так в свое время отец вызвал его к себе и с порога объявил без долгих предисловий: «Ты женишься на Корнелии Арвине. Свадьба через месяц. Свободен». И Тиберий безропотно покорился, собственно, он всегда знал, что женится на той, на кого укажет патер. Тиберий и сам не мог похвастаться идеальными чертами, но его невеста оказалась, мягко говоря, не красавицей, в отличие от многочисленного выводка её сестер и кузин. Что правда, то правда. Зато она была веселой и на редкость обаятельной. А еще… а еще она заставляла смеяться и радоваться каждую клеточку его тела. Всегда. Все годы их счастливого брака, каждое его мгновение.

«Не думай о плохом, просто не думай и не смотри на него как побитый щенок. Проще разжалобить камень. Не думай, не накликивай беду», — уговаривал Тиберий себя.

— Нам нужен народный трибун.

Гай Клавдий, консуляр^[3] и pater familias семейства Пульхров — самого могучего побега ветвистого древа Клавдиев, приветствовал сына и невестку кивком и сразу же перешел к делу. И так много времени потеряли. Отпрыск должен был вылететь к отцу по первому зову — знал, что бывает за непослушание. Однако не такой уж длинный путь от Колонии Аррии Примы до Лация занял у него не две недели, а целых десять дней. Сын наверняка станет оправдывать опоздание присутствием жены — женщины всегда неторопливы. Но выслушивать его лепет Гай Клавдий не собирался, равно как и тратить время на положенные приветствия. Довольно с них и кивка.

Он принял Тиберия и его жену в саду родового гнезда Пульхров, среди нежного плеска фонтанов и пения птиц, под неярким сиянием Фебы, приглушенным силовым куполом. Здесь, на столичной планете Республики, патриарху одного из влиятельнейших патрицианских фамилий де-юре не могло угрожать ничто. Де-факто же… силовое поле еще никому не мешало.

— В провинции ты совершенно разучился носить тогу, — Гай Клавдий поморщился, окинув сына придирчивым взглядом. — Или Корнелия пренебрегает обязанностями супруги претора? Подними глаза, Корнелия. Мой сын излишне снисходителен к тебе, как я вижу. Что это в твоих волосах — золотой гребень?

— Отец, уверяю тебя, я… — начал Тиберий, тайком сжимая руку супруги. Но глава фамилии отмахнулся:

— Неважно. Вы и так слишком задержались. К делу. Поди сюда, сын, а ты, Корнелия, присядь пока там, — и указал ей на скамью чуть в стороне, у бассейна, в центре которого мраморная нимфа вечно горевала над разбитым кувшином.

— Итак, нам нужен свой народный трибун. Этот Марциан, выкормыш Лициниев, и так подпортил нам крови, а в запасе у популяров есть еще один, как бишь его… Тот, недавно усыновленный Сервилиями. Напомни мне его имя.

— Я не знал, что Сервилии усыновили еще одного плебея, — осторожно покачал головой Тиберий. — Прости, отец, но некоторые новости идут до Аррии Примы довольно долго. Но если ты считаешь, что свой трибун нам нужен… — он оживился, демонстрируя свой интерес. И, что уж скрывать, облегчение. Небось, ожидал-то совсем иного. Наверняка всю дорогу они с Корнелией прорыдали друг у друга в объятиях, опасаясь приказа о разводе.

— Мне предстоит кого-то усыновить? — спросил сын, когда молчание отца стало невыносимым. — Поэтому ты вызвал нас, — он оглянулся на жену, — нас вдвоем?

— Нет. Не поэтому, — обронил Гай Клавдий и тоже посмотрел на Корнелию. — Арвина, поверни лицо к свету. М-да, — он покачал головой, оценив увиденное: — Это было упущением. В наше время не стоит пренебрегать внешней привлекательностью. Что ж, генетики это подправят.

— Отец? — недоумение в глазах у Тиберия медленно сменялось страхом.

— Сейчас вы оба отправитесь в дом и сдадите генетический материал. Техники уже ждут. Нам нужен народный трибун, и мы его получим. Не усыновим какого-нибудь выскочку-плебея, а вырастим своего собственного. Патриция по крови и воспитанию, но плебея в глазах закона. In vitro, — добавил он на тот случай, если сын и его туповатая, как все Корнели Арвины, жена, не поняли с первого раза. — В репликаторе. Что такое, Тиберий? Ты собираешься