- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (81) »
Павел Верещагин Год крысы
1
Душный июньский день подошел к концу, и раскаленное солнце, опустившись в дрожащее марево бензиновых паров и людских испарений, скатилось наконец за горизонт. Короткая северная ночь ненадолго вступила на городские улицы. На фоне светлого неба обозначились контуры шпилей и куполов, зажглись бледные фонари, и измученный жарой мегаполис получил долгожданную передышку. Осела пыль и жирная копоть, потянуло прохладой от воды и из сырых городских подвалов, начали отдавать дневной жар гранитный камень и асфальт. Набрала наконец дыхание замученная городская листва и робко дрогнули головки чахлых цветов на городских газонах. Заснул город, весь день с азартом и удовольствием отдававшийся порокам и алчности, зависти и суете, жестокости и эгоизму, чревоугодию и похоти. Опустели офисы и банки, склады и торговые точки, пивные и павильоны метро. Погасили огни летние террасы ресторанов и бильярдные, клубы фитнеса и залы игровых автоматов. Рассосались транспортные пробки, притихли у тротуаров автомобили, застыли в парках вереницы трамваев и троллейбусов. Воды городской реки унесли в залив ежедневную гору окурков и использованного пластика, мазутные пятна, плевки, одноразовые стаканы и прочий городской мусор. Обезлюдели гигантские гипермаркеты и подозрительно пахнущие продовольственные рынки. Миллионы горожан, растащив по своим квартирам тонны еды и мегалитры прохладительных напитков, съели и выпили все это за ужином, потомились, потея, у телевизоров и отправились в постели, чтобы почесаться и поворочаться, совершить ежевечерний любовный обряд и погрузиться в беспокойный летний сон. Угомонилась канализация, отправив за городскую черту горы вечерних фекалий, отработанной целлюлозы и использованных презервативов. Заснул огромный беспокойный город. Чтобы через несколько часов, когда над горизонтом вновь поднимется огненное солнце, начать все сначала: потеть и томиться в пробках, тереться друг о друга горячими боками в транспорте, пить кофе и перекусывать, ругать чиновников и футбольных арбитров, наполнять воздух табачным дымом и запахом дешевой парфюмерии, анекдотами, разговорами по сотовым телефонам, пустыми словами и лживыми обещаниями, демагогией и стонами наслаждения, жадностью и неоправданными амбициями, жаждой удовольствий и вожделением к деньгам, деньгам, деньгам…* * *
А на окраине, в том месте, где городская река делала плавный поворот перед тем, как влиться в залив, на территории заброшенного химического завода, у бетонного забора, огораживающего пустые корпуса, в желтоватом конусе подвешенного на тросе фонаря сошлись два человека в камуфляжной форме военизированной охраны. Вслед за качающимся фонарем по земле, то удлиняясь, то укорачиваясь, принялись ползать две тени — одна подлиннее, другая покороче. — Ну что? Сколько у тебя? — спросил один из охранников, тот, что был пониже и постарше. — Семь! — сообщил его молодой коллега и поднял к свету руку. В кулаке был зажат пучок подвешенных за хвосты крысиных трупиков. — А у тебя? Пожилой покачал головой и выставил к свету лопату, на которой горкой лежали бездыханные крысиные тушки. — Девять! — Красота! — почему-то развеселился молодой. Старший укоризненно посмотрел ему в лицо, опустил лопату на землю и подпер кулаком ноющую поясницу. — Шестнадцать штук! А ведь смена только начинается! Что же дальше-то будет? Молодой подмигнул, показывая, что такая ерунда, как крысы, настоящему бойцу охраны нипочем: — На рекорд пойдем, Петрович! Вчера мужики собрали за ночь сто двадцать семь! А мы давай двести! Двести пятьдесят! Утрется их Бармалеев! Петрович явно не разделял настроения товарища. — Не нравится мне это, Санек! Не нравится! Чего они к нам во двор подыхать собираются? Что им тут нужно? Беззаботный Санек хохотнул в ответ: — А может это условное место! «Мертвая зона»! Как в том кино… Петрович перекрестился с нарочитым суеверием. — А может, ты, боец, крыс боишься? — с вызовом спросил Санек и тряхнул перед лицом товарища зажатым в кулаке уловом. Петрович брезгливо отстранился от его руки. — Не в этом дело! — А в чем? — Я сюда в охрану нанимался. А не падаль в совок собирать! Санек, наконец, задумался. С этим, пожалуй, и он был согласен: — А вот это — верный базар! Мы не ассенизаторы, в натуре… Или пусть доплату листают, или… Петрович кивнул. Потом, прищурившись, посмотрел на светлую закатную полосу над горизонтом: — К тому же старые люди говорят, что крысы ни с того, ни с сего людям на глаза не лезут! Крысы выходят наружу только перед большой бедой!.. — Какой еще бедой? — Перед войной… Или землетрясением… Или когда на город цунами идет … — Цунами?.. У нас? — проговорил Санек насмешливо, но и в голосе послышалось предательское сомнение. — Цунами у японцев бывает. Или, в этом… как его… не помню… А чтобы у нас… Петрович пожал плечами. Цунами, там, или не цунами, а старые люди просто так ничего говорить не будут. — Ведь подыхать они к нам приходят, — заметил он. — К нам. — А почему? — Почём я знаю? — отмахнулся Санек. Его вечно прекрасное настроение дало заметную трещину. Петрович некоторое время презрительно щурился на фонарь над далеким пирсом, потом на темные силуэты заводских корпусов вокруг, потом исподтишка взглянул в лицо смущенного товарища. — Помяни мое слово — нехорошее это место! — вывел он. Санек вопросительно таращился на его брови и лоб. Потом встрепенулся, мотнул головой, стараясь стряхнуть наваждение, и проговорил: — Тьфу на тебя! Скажешь тоже… Ты что, бабка старая? — Он опять поднял руку к фонарю и оглядел подвешенные за хвосты тушки. — Крысы — это просто крысы. Грызуны! У меня племянница держала одну дома — ничего себе зверек. Забавный. — А вот помяни мое слово! — повторил Петрович. — Нахлебаемся мы еще от этих крыс! Некоторое время под фонарем царило молчание. Темнота вокруг была полна подозрительных шорохов и вздохов. Санек непроизвольно передернул плечами и забрал в свободный кулак ворот камуфляжной куртки. Петрович громко высморкался, плюнул на землю, развернулся и, подхватив лопату, зашагал к металлическому контейнеру в глубине двора.
* * *
Спал утомленный жарой мегаполис. Спал гигантский город, охваченный азартом гонки за деньгами и удовольствиями. Раскинулись на влажных простынях тела инструкторов по фитнесу и дорогих проституток. Во сне обливались потом прокопченные продавцы шавермы и вокзальные
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (81) »