могут получить чиновники.

— Какой цвет она выбрала? — спрашивает Лей, когда мы подошли к воздушному кораблю.

Минуту я пытаюсь сообразить, что она имеет в виду, а потом до меня доходит, что она спрашивает о платье Кассии. — Она выбрала зеленое, — отвечаю. — Она выглядела великолепно.

Кто-то вскрикивает, и мы втроем дружно оборачиваемся. Это отец ребенка, со всех ног он бежит прямиком к нам.

— Я не могу разбудить своего старшего сына, — выкрикивает он. — Я зашел проверить, не проснулся ли он и... что-то не так.

— Свяжитесь с врачами через порт, — кричит в ответ чиновник Брюер, и мы втроем бегом возвращаемся к дому.

Мы врываемся без стука и спешим к задней части дома, туда, где обычно располагаются спальни. Лей опирается руками в стену, чтобы успокоить дыхание, пока Брюер открывает дверь спальни. — Ты в порядке? — спрашиваю я у нее. Она кивает.

— Эй? — окликает чиновник Брюер.

Мать поднимает глаза, ее лицо пепельно-серого цвета, она все еще держит на руках малыша. Старший сын лежит на кровати без всякого движения. Он лежит на боку, спиной к нам. Дыхание очень слабое, одежда свободно расправлена вокруг шеи. Его кожа вполне нормального цвета. Между лопаток видно небольшое красное пятно, и я чувствую одновременно прилив жалости и ликование.

Вот оно.

Восстание говорило, что она должна выглядеть именно так.

Мне приходится держать себя в руках и не заглядывать в глаза каждому, находящемуся в комнате. Кто еще знает? Есть ли среди них члены Восстания? Видели ли они ту информацию, которую читал я, о том, как будет развиваться деятельность мятежников?

Хотя инкубационный период может изменяться, но как только болезнь проявит себя, у пациента быстро наступает ухудшение. За погружением в почти коматозное состояние следует горячечный бред. Самый явный признак вируса чумы — это одно и более красных пятен на спине больного. Как только чума распространится в народные массы, и Общество не сможет дольше скрывать ее, — тогда начнется Восстание.

— Что это? — спрашивает мать. — Он заболел?

И снова мы втроем движемся одновременно. Чиновница Лей тянется к запястью мальчика, чтобы проверить пульс. Чиновник Брюер поворачивается к женщине. Я пытаюсь загородить ей обзор к ребенку, неподвижно лежащему на кровати. Пока я не буду точно знать, что Восстание развивается, я должен вести себя как обычно.

— Он дышит, — оповещает Брюер.

— Пульс в норме, — добавляет Лей.

— Скоро прибудут врачи, — успокаиваю я мать.

— А вы не можете что-нибудь сделать для него? — просит она. — Дать лекарство, лечение…

— Простите, — отвечает Брюер. — Но, чтобы хоть чем-то помочь, нам нужно съездить в медицинский центр.

— Но у него стабильное состояние, — говорю я ей. Не волнуйтесь, хочу я добавить, у Восстания есть лекарство. Мне хочется, чтобы она услышала нотку надежды в моем голосе, ведь я пока не могу сказать напрямую, откуда мне известно, что все будет хорошо.

Вот так. Это и есть начало Восстания.

Как только оно придет к власти, у нас у всех будет свобода выбора. Кто знает, что тогда произойдет? Когда я поцеловал Кассию в нашем городке, у нее перехватило дыхание, и я подумал, что это от неожиданности. Не из-за поцелуя: она знала, что он должен был случиться. Думаю, ее удивили собственные ощущения.

И я хочу сказать ей снова, как можно скорее и без свидетелей: Кассия, я люблю тебя, и я хочу тебя. Что тебе понадобится, чтобы почувствовать то же самое снова? Целый новый мир?

Потому что именно его мы и собираемся получить.

Мать немного придвигается к сыну. — Это просто потому, — говорит она, и ее голос дрожит, — что он так неподвижен.

Глава 2. Кассия

Кай сказал, что встретит меня сегодня у озера.

Когда я его увижу, то поцелую первой.

Он притянет меня к себе так близко, что стихи, которые я храню под рубашкой у самого сердца, будут тихими как шелест, и только мы их услышим. И музыка его сердцебиения, дыхания, ритма и тембра голоса, заставят меня петь.

Он расскажет мне, где он был.

Я расскажу ему, куда хочу уйти.

Я вытягиваю руки, чтобы убедиться, что ничего не выглядывает из-под манжет рубашки. Красный шелк моего платья мягко скользит под неприятной штатской одеждой, которую я надела сверху. Это одно из Ста платьев, которое я купила, и возможно оно было украдено. Оно стоило той цены, которую я заплатила — стихотворение, — чтобы владеть частичкой именно такого цвета, дабы удержать ясность в моей голове, чувствовать себя яркой.

С одной стороны, я занимаюсь сортировкой для Общества, в столице их Центра, но у меня есть работа, которую я должна сделать для Восстания, и я торгую с Архивистами. Снаружи я девушка Общества, носящая штатскую одежду. Но под ней, на своей коже, я ношу шелк и бумагу.

Я нашла самый легкий способ позаботиться о стихах: обертываю их вокруг своих запястий, укладываю напротив сердца. Конечно же, я не храню все страницы при себе. Я нашла место, где можно прятать большинство из них. Но есть несколько стихов, с которыми я не хочу расставаться.

Я открываю свой контейнер, внутри находятся все виды таблеток: синие, зеленые, красные. И кое-что еще. Крошечный кусочек бумаги, на котором я написала слово: помни. Если Общество заставит меня съесть красную таблетку, я положу записку в рукав и тогда узнаю, что они заставили меня забыть.

Я точно не первая, кто проделывал нечто подобное. Как много людей знают то, что не должны — не что именно они утратили, но что они что-то утратили в принципе?

И еще есть шанс, что я ничего не забуду, потому что у меня иммунитет как у Инди, Ксандера и Кая.

Общество думает, что красная таблетка подействует на меня. Но они ничего не знают. Согласно данным Общества, я никогда не была в Отдаленных провинциях. Я никогда не пересекала ущелья и не бежала вниз по течению реки в ночи, усыпанной звездами и струящимся серебром воды вокруг. Все, что они знают, — что я никогда не покидала пределы Общества.

***

— Это твоя история, — сказал офицер Восстания, прежде чем отправить меня в Центр. — Это ты будешь говорить, когда люди спросят тебя, где ты была.

Он протянул мне лист бумаги, и я посмотрела на напечатанные слова:

Офицеры нашли меня в лесу в Тане возле моего рабочего лагеря. Я ничего не помню о последнем вечере и ночи. Все, что я знаю, что каким-то образом оказалась в лесу.

Я продолжаю вспоминать. — У нас есть женщина-офицер, способная подтвердить, что она нашла тебя в лесу, — сказал он.

— И идея такова, что мне дали красную таблетку, — продолжила я. — Чтобы забыть, что я видела, как они увозят других девушек на воздушных кораблях.

Он кивнул: — Видимо, одна из