апрель.
И написал: "Ты знаешь, мама, здесь крайний север, край суров, и мой апрель такой упрямый - не тает он от теплых слов..."
Но лишь морозными ночами я стал просить: "Ну тай ты, тай!" - как зажурчал апрель ручьями и превратился в месяц май.
Но май-то мне совсем не нужен, ведь я апрель хотел найти, и вот опять по майским лужам куда-то должен я идти.
Уж пройдено дорог немало через рассветы и росу, и я пишу: "Ты знаешь, мама, люблю я летнюю грозу".
Но вот гроза отхохотала, а я другую и не жду - еселья на земле так мало, а я и не за ним иду...
Березы стонут, как русалки, запутавшись в сетях ветров, а ветры на зеленых санках поют и плачут в сотни ртов.
Раздует ветер все туманы, еще немного подожди - я напишу: "Ты знаешь, мама, люблю осенние дожди..."
Где ж ты, мой апрель, ранняя гроза, поздняя капель, серые глаза? Все, что мне дано - по земле ходить, все искать одно и не находить...
Я ушел от расчетливой лжи, От поклонов и рукопожатий, Суть не в том, куда путь мой лежит, Важно, что ухитрился сбежать я.
Не сходил с языков я и рук, И являлся печальным примером, Мной друзья заполняли досуг Пустоту бесконечных размеров.
Дон-Кихота я изображал, И скрывал, что жесток словно Гамлет, Ах, иронии ржавый кинжал, Все вопросы решил я ногами.
Ноги в руки, глаза в вышину, Но плюю не в колодец, а мимо. Вы, друзья, мне простите вину, Досмотрев до конца пантомиму.
Забудем в этой тишине доносы и обиды, пока мы не убиты, пока мы не забыты. Ах, князь, гитару мне.
Да, князь, по правде говоря, живем мы некрасиво, и повторяю я не зря: мы - за хорошего царя. А за кого Россия?
Под звуки флейты и трубы я понял в дальних странах: тиранов делают рабы, а не рабов тираны.
Да, князь, как это странно. Да, князь, прекрасные слова: свобода, равенство, права!
Надеюсь, нам помогут. Вы обмакнули рукава! Шампанское, ей-богу!
Фрондерство, князь, и куражи оставим мы поэтам, скользящим по паркетам, А мы на карту ставим жизнь. Готовьтесь, князь, к рассвету.
Не пробиться ни вниз, ни наверх - никуда. Слово смелое глохнет мельчают прозренья. Быть талантливым страшно, а честным - беда И смешно - одержимым высоким гореньем.
И мучают память твою и мою Слова, что звучали украдкой И нужно сказать мне, а я все пою - по старой подпольной повадке.
Кровь и золото выжмут дельцы из идей, А ученому часто достаточно чести. И впервые Земля увидала детей Получивших возможность исчезнуть всем вместе.
В недоверьи народы мечи обнажив Ожидая момента застыли тревожно И слова превратились в тупые ножи - Напугать незадача, убить - невозможно.
И время смешало вблизи и вдали И раны посыпала солью И все, что случилось в пределах Земли Семейной становится болью.
Ни вперед, ни назад - ни взглянуть, ни шагнуть. Тут стена, там стена, всюду стены и стены. Лихоимство и серость уставили путь, Ощущая в движении дух перемены.
И опять пробираюсь вперед без дорог. Не в обход же - маневр не решает вопроса. И мой взгляд светло-серый тревожит Восток, А Европе он кажется рысьим-раскосым.
И свет долгожданный мелькнул впереди, И дымка сошла с ветрового стекла. Но что это снова буксуем в пути Много грязи , а скорость мала. Много грязи , а скорость мала.
И написал: "Ты знаешь, мама, здесь крайний север, край суров, и мой апрель такой упрямый - не тает он от теплых слов..."
Но лишь морозными ночами я стал просить: "Ну тай ты, тай!" - как зажурчал апрель ручьями и превратился в месяц май.
Но май-то мне совсем не нужен, ведь я апрель хотел найти, и вот опять по майским лужам куда-то должен я идти.
Уж пройдено дорог немало через рассветы и росу, и я пишу: "Ты знаешь, мама, люблю я летнюю грозу".
Но вот гроза отхохотала, а я другую и не жду - еселья на земле так мало, а я и не за ним иду...
Березы стонут, как русалки, запутавшись в сетях ветров, а ветры на зеленых санках поют и плачут в сотни ртов.
Раздует ветер все туманы, еще немного подожди - я напишу: "Ты знаешь, мама, люблю осенние дожди..."
Где ж ты, мой апрель, ранняя гроза, поздняя капель, серые глаза? Все, что мне дано - по земле ходить, все искать одно и не находить...
Я УШЕЛ В ВЫШИНУ
Я ушел по дороге пешком, Вот устроил друзьям своим шутку! И посыпал свой след табаком, Прихватив запасную обувку.Я ушел от расчетливой лжи, От поклонов и рукопожатий, Суть не в том, куда путь мой лежит, Важно, что ухитрился сбежать я.
Не сходил с языков я и рук, И являлся печальным примером, Мной друзья заполняли досуг Пустоту бесконечных размеров.
Дон-Кихота я изображал, И скрывал, что жесток словно Гамлет, Ах, иронии ржавый кинжал, Все вопросы решил я ногами.
Ноги в руки, глаза в вышину, Но плюю не в колодец, а мимо. Вы, друзья, мне простите вину, Досмотрев до конца пантомиму.
Я ШАГАЮ ПО ДЖУНГЛЯМ
Я шагаю по джунглям могучий, как лев, Грозный рык издает автомат мой. И пою, ну а если забуду припев, Обойдусь превосходно я матом. Двести фунтов мой вес. Мне всего двадцать пять, Впереди много женщин и виски. Провалиться б сквозь шар, Чтоб невеста и мать Оказались достаточно близко. Я сказал бы: - "Эй, мать! Кучу денег привез И из этой дрянной заварушки". Ну, а Джени, мы с ней, как обычно, в овес У нее загорелые руки. Эй, ребята, не хрюкать! бодрее держись! Мы же здесь защищаем отчизну! Я профессор по смерти, но есть еще жизнь. Ничего я не знаю о жизни. Только вдруг припечаталась каска к виску Стало небо из синего красным. Эй, довольно шутить! Мне ведь в эту весну двадцать шесть, Неужели не ясно? Ну, да черт с ним, Я здесь поваляюсь чуть-чуть, Отдохну, не из легких работка. Где-то фляга была, Воздух плотный, как ртуть, Почему-то не лезет мне в глотку. Неужели попался как линь на блесну? Лейтенант говорил - "Не опасно", Нужно взять их живьем". Мне ведь в эту весну Двадцать шесть. Неужели не ясно? Двести фунтов мой вес, Мне всего двадцать пять, Где-то фляга была, а в ней виски. Провалиться б сквозь шар, чтоб невеста и мать Оказались достаточно близко. Я сказал бы: - "Эй, мать! Деньги этим трудом Больше я добывать не охотник. Я когда-то тебе обещал новый дом, Я их сжег здесь пожалуй три сотни". Постепенно мутнеет прозрачная высь, К черту смерть за прогресс и отчизну! Я профессор по смерти, но есть еще жизнь. Ничего я не знаю о жизни.1825, ТРИНАДЦАТОЕ ДЕКАБРЯ
Сегодня, или никогда! Настал последний вечер, ах, князь, кончайте речи, закройте шторы, господа, поставьте ярче свечи.Забудем в этой тишине доносы и обиды, пока мы не убиты, пока мы не забыты. Ах, князь, гитару мне.
Да, князь, по правде говоря, живем мы некрасиво, и повторяю я не зря: мы - за хорошего царя. А за кого Россия?
Под звуки флейты и трубы я понял в дальних странах: тиранов делают рабы, а не рабов тираны.
Да, князь, как это странно. Да, князь, прекрасные слова: свобода, равенство, права!
Надеюсь, нам помогут. Вы обмакнули рукава! Шампанское, ей-богу!
Фрондерство, князь, и куражи оставим мы поэтам, скользящим по паркетам, А мы на карту ставим жизнь. Готовьтесь, князь, к рассвету.
1985, ПРИМТЫ ВРЕМЕНИ
Жизнь - замшело висит паутиной в углах И не света, ни воздуха - душно и серо. И в засиженных мухами старых делах, Мы погрязли, забыв про Надежду и Веру.Не пробиться ни вниз, ни наверх - никуда. Слово смелое глохнет мельчают прозренья. Быть талантливым страшно, а честным - беда И смешно - одержимым высоким гореньем.
И мучают память твою и мою Слова, что звучали украдкой И нужно сказать мне, а я все пою - по старой подпольной повадке.
Кровь и золото выжмут дельцы из идей, А ученому часто достаточно чести. И впервые Земля увидала детей Получивших возможность исчезнуть всем вместе.
В недоверьи народы мечи обнажив Ожидая момента застыли тревожно И слова превратились в тупые ножи - Напугать незадача, убить - невозможно.
И время смешало вблизи и вдали И раны посыпала солью И все, что случилось в пределах Земли Семейной становится болью.
Ни вперед, ни назад - ни взглянуть, ни шагнуть. Тут стена, там стена, всюду стены и стены. Лихоимство и серость уставили путь, Ощущая в движении дух перемены.
И опять пробираюсь вперед без дорог. Не в обход же - маневр не решает вопроса. И мой взгляд светло-серый тревожит Восток, А Европе он кажется рысьим-раскосым.
И свет долгожданный мелькнул впереди, И дымка сошла с ветрового стекла. Но что это снова буксуем в пути Много грязи , а скорость мала. Много грязи , а скорость мала.