вздумалось играть в горелки. Явились горничные, лакеи; г-н Перекатов стал с своей супругой, Кистер с Машей. Горничные бегали с подобострастными и легкими криками; камердинер г-на Перекатова осмелился разлучить Ненилу Макарьевну с ее супругом; одна горничная почтительно поддалась барину; Федор Федорович не расставался с Машей. Всякий раз, становясь на свое место, он ей говорил два-три слова; Маша, вся раскрасневшаяся от бега, с улыбкой слушала его, проводила рукой по волосам. После ужина Кистер уехал.Ночь была тихая, звездная. Кистер снял фуражку. Он волновался; ему слегка щемило горло. «Да, – сказал он, наконец, почти вслух, – она его любит; я сближу их; я оправдаю ее доверенность». Хотя еще ничто не доказывало явного расположения Маши к Лучкову, хотя, по собственным ее словам, он только возбуждал ее любопытство, но Кистер успел уже сочинить себе целую повесть, предписать себе свою обязанность. Он решился пожертвовать своим чувством – тем более, что «пока, кроме искренней привязанности, я ничего ведь не ощущаю», – думал он. Кистер действительно был в состоянии принести себя в жертву дружеству, признанному долгу. Он много читал и потому воображал себя опытным и даже проницательным; он не сомневался в истине своих предположений; он не подозревал, что жизнь бесконечно разнообразна и не повторяется никогда. Понемногу Федор Федорович пришел в восторг. Он с умилением начал думать о своем призвании. Быть посредником между любящей робкой девушкой и человеком, может быть, только потому ожесточенным, что ему ни разу в жизни не пришлось любить и быть любимым; сблизить их, растолковать им их же собственные чувства и потом удалиться, не дав никому заметить величия своей жертвы, – какое прекрасное дело! Несмотря на прохладу ночи, лицо доброго мечтателя пылало…На другой день он рано поутру отправился к Лучкову.Авдей Иванович, по обыкновению, лежал на диване и курил трубку. Кистер поздоровался с ним.– Я был вчера у Перекатовых, – сказал он с некоторою торжественностью.– А! – равнодушно возразил Лучков и зевнул.– Да. Они прекрасные люди.– В самом деле?– Мы говорили о тебе.– Много чести; с кем это?– С стариками… и с дочерью.– А! с этой… толстенькой?– Она прекрасная девушка, Лучков.– Ну да, все они прекрасны.– Нет, Лучков, ты ее не знаешь. Я еще не встречал такой умной, доброй и чувствительной девицы.Лучков запел в нос: «В гамбургской газете не ты ли читал, как в запрошлом лете Миних побеждал…» {8}– Да я ж тебе говорю…– Ты в нее влюблен, Федя, – насмешливо заметил Лучков.– Совсем нет. И не думал.– Федя, ты в нее влюблен!– Что за вздор! Будто уж нельзя…– Ты в нее влюблен, друг ты мой сердечный, таракан запечный, – протяжно запел Авдей Иванович.– Эх, Авдей, как тебе не стыдно! – с досадой проговорил Кистер.Со всяким другим Лучков тут-то и запел бы пуще прежнего: Кистера он не дразнил.– Ну, ну, шпрехен зи дейч, Иван Андреич, {9} – проворчал он вполголоса, – не сердись.– Послушай, Авдей, – с жаром заговорил Кистер и сел подле него. – Ты знаешь, я тебя люблю. (У Лучкова покривилось лицо.) Но одно мне в тебе, признаюсь, не нравится… именно то, что ты ни с кем знаться не хочешь, всё дома сидишь, всякого сближения с хорошими людьми избегаешь. Ведь, наконец, есть же хорошие люди! Ну, положим, ты был обманут в жизни, ожесточился, что ли; не бросайся на шею каждому, но почему же тебе всех отвергать? Ведь этак ты и меня, пожалуй, когда-нибудь прогонишь.Лучков хладнокровно продолжал курить.– Оттого-то тебя никто и не знает… кроме меня; иной, пожалуй, бог весть что о тебе думает… Авдей! – прибавил Кистер после небольшого молчания, – ты в добродетель не веришь, Авдей?– Как не верить… верю… – проворчал Лучков.Кистер с чувством пожал ему руку.– Мне хочется, – продолжал он тронутым голосом, – примирить тебя с жизнию. Ты у меня повеселеешь, расцветешь… именно расцветешь. Как я-то буду рад тогда! Только ты мне позволь распоряжаться иногда тобою, твоим временем. У нас сегодня – что? понедельник… завтра вторник… в среду, да, в среду мы с тобой поедем к Перекатовым. Они тебе так рады будут… и мы там весело время проведем… А теперь дай мне трубочку выкурить.Авдей Иванович недвижно лежал на диване и глядел в потолок. Кистер закурил трубку, подошел к окну и стал барабанить пальцами по стеклам.– Так говорили обо мне? – спросил вдруг Авдей.– Говорили, – значительно возразил Кистер.– Что ж такое говорили?– Ну, уж говорили. Весьма желают с тобой познакомиться.– Кто же именно?– Вишь, какой любопытный!Авдей кликнул слугу и приказал седлать себе лошадь.– Куда ты?– В манеж.– Ну, прощай. Так едем, что ли, к Перекатовым?– Едем, пожалуй, – лениво проговорил Лучков и потянулся.– Молодец! – воскликнул Кистер, вышел на улицу, задумался и глубоко вздохнул.