сентября правительство покинуло Париж, предоставив Галлиени право на неограниченные военные действия. 3 сентября Галлиени вывесил в городе прокламации, заканчивающиеся словами: «Я получил мандат защитить Париж от захватчиков. Я его выполню до конца». Вечером 3 сентября, получив разведданные о том, что фон Клюк подставляет французам свой правый фланг, Галлиени отдал приказ на выдвижение своих войск на рубеж Марны, однако Жоффр назначил контрнаступление лишь на 7 сентября. Первая битва на Марне фактически началась 5 сентября с безуспешной атаки 6-й армии Монури на превосходящие немецкие силы. 7-го по приказу Галлиени на марнский фронт были переброшены последние парижские резервы (для этого Галлиени реквизировал парижские такси), а 9 сентября немецкие армии начали отступление.
[1]
Одна дверь вела на лестницу, вторая — в большую спальню, куда можно было войти только через эту спаленку. Вторая спальня была больше, там помещались две кровати. Там спали отец и мама, а много лет назад — и сестры Билли. Самая старшая, Этель, уже жила отдельно, остальные три сестры умерли: от кори, коклюша и дифтерита. Был еще старший брат, когда дед еще не жил с ними. Брат, Уэсли, спал с Билли на одной кровати, но его убило в шахте покатившейся назад вагонеткой — таким корытом на колесах, в каких возят уголь. Билли натянул рубаху. Вчера он ходил в ней в школу. Сегодня четверг, а чистую рубаху надевают по воскресеньям. Но зато у него новые штаны, впервые в жизни — длинные, из плотной, не пропускающей воду ткани, которая называется молескин. Он с гордостью натянул этот символ причастности к миру взрослых, ощущая грубую шероховатость настоящей мужской ткани, подпоясался ремнем из толстой кожи, обул ботинки, оставшиеся от Уэсли, и спустился вниз. Большую часть первого этажа занимала гостиная: пятнадцать квадратных футов, со столом посередине, камином и вязаным ковриком на каменном полу. Отец сидел за столом и, надев очки на длинный, острый нос, читал старую «Дейли мейл». Мама заваривала чай. Она поставила чайник, от которого шел пар, и поцеловала Билли в лоб: — Ну, мой маленький мужчина, как ты себя чувствуешь в свой день рождения? Билли не ответил. Слышать «маленький» было обидно, потому что он уже не маленький, а «мужчина» — тоже обидно, потому что он еще не мужчина. Он прошел через гостиную на кухню. Набрал в жестяную миску воды из бочки, вымыл лицо и руки и вылил воду в низкую каменную раковину. На кухне стоял котел, под которым можно было разводить огонь, но воду грели только когда мылись, то есть вечером в субботу. В их дом обещали скоро провести водопровод, а некоторым шахтерам уже провели. Среди счастливчиков была и семья Томми Гриффитса. Когда Билли туда забегал, ему казалось чудом, что вода попадает в дом сама, и для того чтобы налить в чашку холодной воды, не нужно идти с ведром к колонке, а можно просто повернуть кран. Но до домов на Веллингтон-роу, где жили Уильямсы, вода еще не дошла. Он вернулся в гостиную и сел за стол. Мама поставила перед ним большую чашку сладкого чая с молоком. Она отрезала от хлеба домашней выпечки два толстых ломтя и достала из кладовки под лестницей свиной жир. Билли сложил ладони, закрыл глаза и сказал: — Господи, благодарю тебя за эту пищу! Аминь. — Потом глотнул чаю и намазал жиром хлеб. Отец, оторвавшись от газеты, поднял на него голубые глаза. — Посоли хлеб, — сказал он. — В шахте придется попотеть. Отец работал в Федерации шахтеров Южного Уэльса — самом влиятельном профсоюзе в стране, как он говорил при каждом удобном случае. Его прозвали Дэй-Профсоюз. В Уэльсе имя Дэй — сокращенное от Дэвид — встречается очень часто. В школе Билли узнал, что валлийцы любят это имя, потому что святой Давид — покровитель Уэльса, как святой Патрик — покровитель Ирландии. Многочисленных Дэев различали не по фамилии (почти все в городке носили фамилию Джонс, Уильямс, Эванс или Морган), а по прозвищу. И редко человека называли настоящим именем, если можно было звать иначе, смешнее. Полное имя
Пролог ПОСВЯЩЕНИЕ
Глава первая
22 июня 1911 года В тот самый день, когда в Лондоне, в здании Вестминстерского аббатства состоялась коронация короля Георга V, Билли Уильямс из Эйбрауэна в Южном Уэльсе впервые спустился в угольную шахту. Двадцать второго июня 1911 года Билли исполнилось тринадцать. Разбудил его отец. Делал он это не сказать чтобы ласково, зато действенно: хлопал Билли по щеке, быстро, сильно и настойчиво. Мальчик спал крепко, и какое-то время ему удавалось не обращать на это внимания, но отец не отставал. Вначале Билли разозлился, но потом вспомнил, что пора вставать, да он и сам хотел встать, — и тогда он открыл глаза и рывком сел в постели. — Четыре часа, — сказал отец и вышел из комнаты. Его башмаки простучали вниз по деревянной лестнице. В этот день Билли, как и большинство мальчишек в городке, должен был начать свою трудовую жизнь в качестве ученика шахтера. Особого желания работать в шахте у него не было, но не мог же он выставить себя на посмешище. Вон Дэвид Крэмптон в первый день в шахте расплакался, и его до сих пор зовут Дэй-Плакса, хотя ему уже двадцать пять и он лучший игрок городской команды по регби. Минувшая ночь была самой короткой в году, через маленькое оконце уже бил яркий утренний свет. Билли взглянул на лежащего рядом деда — его глаза были открыты. В какую бы рань Билли ни вставал, дед всегда при этом просыпался: старики мало спят, говорил он. Из одежды на Билли были только подштанники. В холод он ложился спать в рубахе, но сейчас стояло жаркое лето, и ночи были теплыми. Он вытащил из-под кровати горшок и снял крышку. Размер его пениса, который он называл перцем, не изменился: все такой же короткий пенек. А Билли-то думал, вдруг прямо в эту ночь тот начнет расти — но не тут-то было. У его лучшего друга, Томми Гриффитса, родившегося с ним в один день, уже менялся голос, над верхней губой рос темный пушок, а перец был как у взрослого. Обидно! Накрыв горшок крышкой, он выглянул в окно. Единственное, что было видно из его комнаты, — гора шлака, угольно-серая куча пустой породы, отходов, поднимаемых из шахты (в основном сланец и песчаник). Так, должно быть, выглядел мир на второй день творения, еще до того, как Господь сказал: «Да произрастит земля зелень». Легкий ветерок поднимал с горы шлака мельчайшую черную пыль. В узкой спаленке вовсе не на что было смотреть — в ней едва помещалась одна кровать, да комод, да старый дедов сундук. На стене висела вышитая надпись:
[1]
Одна дверь вела на лестницу, вторая — в большую спальню, куда можно было войти только через эту спаленку. Вторая спальня была больше, там помещались две кровати. Там спали отец и мама, а много лет назад — и сестры Билли. Самая старшая, Этель, уже жила отдельно, остальные три сестры умерли: от кори, коклюша и дифтерита. Был еще старший брат, когда дед еще не жил с ними. Брат, Уэсли, спал с Билли на одной кровати, но его убило в шахте покатившейся назад вагонеткой — таким корытом на колесах, в каких возят уголь. Билли натянул рубаху. Вчера он ходил в ней в школу. Сегодня четверг, а чистую рубаху надевают по воскресеньям. Но зато у него новые штаны, впервые в жизни — длинные, из плотной, не пропускающей воду ткани, которая называется молескин. Он с гордостью натянул этот символ причастности к миру взрослых, ощущая грубую шероховатость настоящей мужской ткани, подпоясался ремнем из толстой кожи, обул ботинки, оставшиеся от Уэсли, и спустился вниз. Большую часть первого этажа занимала гостиная: пятнадцать квадратных футов, со столом посередине, камином и вязаным ковриком на каменном полу. Отец сидел за столом и, надев очки на длинный, острый нос, читал старую «Дейли мейл». Мама заваривала чай. Она поставила чайник, от которого шел пар, и поцеловала Билли в лоб: — Ну, мой маленький мужчина, как ты себя чувствуешь в свой день рождения? Билли не ответил. Слышать «маленький» было обидно, потому что он уже не маленький, а «мужчина» — тоже обидно, потому что он еще не мужчина. Он прошел через гостиную на кухню. Набрал в жестяную миску воды из бочки, вымыл лицо и руки и вылил воду в низкую каменную раковину. На кухне стоял котел, под которым можно было разводить огонь, но воду грели только когда мылись, то есть вечером в субботу. В их дом обещали скоро провести водопровод, а некоторым шахтерам уже провели. Среди счастливчиков была и семья Томми Гриффитса. Когда Билли туда забегал, ему казалось чудом, что вода попадает в дом сама, и для того чтобы налить в чашку холодной воды, не нужно идти с ведром к колонке, а можно просто повернуть кран. Но до домов на Веллингтон-роу, где жили Уильямсы, вода еще не дошла. Он вернулся в гостиную и сел за стол. Мама поставила перед ним большую чашку сладкого чая с молоком. Она отрезала от хлеба домашней выпечки два толстых ломтя и достала из кладовки под лестницей свиной жир. Билли сложил ладони, закрыл глаза и сказал: — Господи, благодарю тебя за эту пищу! Аминь. — Потом глотнул чаю и намазал жиром хлеб. Отец, оторвавшись от газеты, поднял на него голубые глаза. — Посоли хлеб, — сказал он. — В шахте придется попотеть. Отец работал в Федерации шахтеров Южного Уэльса — самом влиятельном профсоюзе в стране, как он говорил при каждом удобном случае. Его прозвали Дэй-Профсоюз. В Уэльсе имя Дэй — сокращенное от Дэвид — встречается очень часто. В школе Билли узнал, что валлийцы любят это имя, потому что святой Давид — покровитель Уэльса, как святой Патрик — покровитель Ирландии. Многочисленных Дэев различали не по фамилии (почти все в городке носили фамилию Джонс, Уильямс, Эванс или Морган), а по прозвищу. И редко человека называли настоящим именем, если можно было звать иначе, смешнее. Полное имя