эти колебания преобразуются в особую энергию, помогающие вам здесь восстанавливать свое тело.

— Там это все чувствуют, или только некоторые?

— Анна, — Эверт продолжал улыбаться, — там нет расстояний, нет слов, нет пространства. Это значит, что ничего не может быть достоянием одного, но одновременно там есть бесконечность и сознание, всеобщее сознание. Пусть вам потом расскажет об этом Армор, у него лучше получится, это он у нас мастер аллегорий. А сейчас отойдите подальше в стороны, друзья. Я должен увидеть Ильмона.

Они расступились, и тогда подошедший к Олбисону вплотную Эверт, ни говоря ему ни слова, направил тому в голову три красных луча, вновь появившиеся из его глаз. Олбисон начал мелко дрожать, затем его тело начало конвульсивно дергаться, и вдруг обмяк, потемнел и совершенно утратил человеческие черты, превратившись в полупрозрачного белесого призрака. Две тени, стоявшие у него по бокам, поднялись в воздух, и нависнув сверху, стали туго обволакивать его длинными щупальцами. Когда процесс был закончен, и Олбисон стал похож на гусеницу в коконе, они зависли вместе с ним над колодцем, а затем, по знаку Эверта, устремились вниз. Все по прежнему происходило в полнейшей тишине, и даже вода не тронулась рябью, когда бесплотные духи, со ставшем таким же Ильмоном, проходили через нее.

— Ну вот и всё! — Холлисток вдруг вздохнул.

— Так оно и было предопределено, — ответил Эверт. — А ты что загрустил?

Холлисток пожал плечами.

— Не знаю, — сказал он, привлекая к себе Анну, — как то всё быстро получилось, неожиданно. Совсем недавно ничего не было понятно, а тут вдруг уже кончилось.

— А тебе что нужно? — удивился Эверт. — Мне кажется, ты немало намучался с этим Ильмоном. Ни единого дня он не давал никому расслабиться. И вообще, кому как ни тебе знать, что жизнь это не сказка. В ней все проще и банальнее, менее ярко и монотоннее, но главное это то, что она есть на самом деле, а невероятное развитие сюжета и неожиданные его окончания — это уже прерогатива писателей, эти сказки сочиняющих.

— Ты прав, Эверт. — Холлисток еще сильнее прижал к себе Анну. — Вот моя жизнь! И они моя жизнь, — он обернулся на Масси и Блашница, — и даже ты, хотя к жизни тебя отнести можно только с большой натяжкой!

— Это правда! — Эверт засмеялся. — Но Ильмон тоже был частью твоей жизни, и Анну ты встретил тоже отчасти благодаря ему. При другом развитии событий вообще неизвестно, что могло бы быть. Но есть то, что есть, и я рад, что ты счастлив, а всяких Ильмонов для нас еще найдется предостаточно. Чего-чего, а этого добра всегда с избытком!

— Так! — Холлисток предупредительно поднял вверх палец. — Сейчас я хочу отдыхать, и ближайший месяц даже слышать не желаю про это!

— Пожалуйста, — отдыхай. Только завтра тебе придется еще раз съездить в аэропорт, чтобы отдать назад камни, и на этом тогда всё!

— Аэропорт! Пусть они все съезжаются, и мы отметим это событие в ресторане!

— Это как вам угодно! Я в таких вещах ничего не понимаю, так что разбирайтесь сами. — Эверт еще раз оглядел всех присутствующих. — Ну, друзья, мне пора! Благодарю вас всех за участие в этом деле, за вклад, который каждый из вас внес в его счастливое окончание…и не говорю «Прощайте». Разве что только вам, Иоганн Блашниц — вы свою миссию выполнили с честью, так что живите как жили и наслаждайтесь общением с женой! Удачи вам всем, в вашем мире она необходима!

Эверт поднял руки за спину и надел на голову капюшон:

— До встречи! — не дожидаясь ответных слов, он в свою очередь, поднялся над колодцем и исчез.

Вода, казалось, ринулась было за ним, но достигнув своего обычного уровня мгновенно успокоилась, и теперь мерно покачивалась глубоко под землей. Масси закрыл крышку и все медленно пошли назад. Выйдя из дверей подвала, Холлисток запер их на ключ и повесил его на прежнее место в комнатке консьержей.

— Ну вот и подошла к концу ваша служба, Иоганн, — сказал он, поворачиваясь к Блашницу. — Свои обязательства вы выполнили сполна, и теперь можете быть свободны. Ваш вклад в успешное окончание дела оказался даже больше, чем я предполагал, а потому вот, пожалуйста, возьмите.

Он вынул из кармана пачку денег и протянул их Блашницу:

— Вы честно заработали их… а вот это вашей жене, — Генрих положил ему в ладонь ярко-красный камешек.

— Спасибо, герр Холлисток! — Блашниц был очень растроган. — Быть рядом с вами была большая честь для меня. Если что-нибудь будет нужно, всегда можете на меня рассчитывать!

Проводив Блошница и закрыв за ним дверь они втроем пошли по лестнице наверх.

— Масси! — Холлисток вдруг остановился. — А как же ты подставился этому Ильмону? Он же превратился в тебя так, что даже я не сразу понял!

— Все очень просто, босс. Я шел по улице, нес сумки, но как только зашел в подъезд, получил удар ножом в спину. Если бы на входе была консьержка, она бы наверное подняла крик, но ее не было. А потом он втолкнул меня в подвал и несколько раз ударил в грудь лопатой…даже сердце разрубил. Больше ничего сказать не могу.

Генрих и Анна с улыбкой переглянулись.

— Если бы была консьержка, — сказал Холлисток, — то не пришел бы Блашниц, а если бы он не пришел, то никто не остановил бы Олбисона, который был уже в дверях. Ну пойдемте в квартиру, что на лестнице стоять!

— А знаешь, ты ударил меня по лицу! — войдя домой, Анна неожиданно рассмеялась.

— Это он! — Масси изобразил обиду. — Он, проклятый!

— А я шла к тебе, — Анна, повернулась к Холлистоку, — вдруг по лестнице бежит Масси, и вместо того, чтобы проскочить рядом, бьёт меня сверху ногой в лицо. И тут во мне такая злость поднялась, что я, сама не знаю как, изловчилась и прыгнула через весь лестничный пролет ему на спину и еще вонзила в спину когти…как так они у меня выросли?! — Анна с удивлением посмотрела на свою руку.

Сев все вместе на диван, они еще долго обменивались впечатлениями, а потом Холлисток вдруг ударил себя руками по коленям и встал перед ними:

— Так! — решительно сказал он. — Ужинать у нас все равно нечем, так что приглашаю вас в ресторан. Самый лучший!

— И меня?! — Масси с изумлением поднял глаза.

— И тебя! А завтра съездим все вместе в Кельн, встретим там гостей и продолжим веселье! Надоело всё — в работе с этой минуты объявляется перерыв, и больше о ней ни слова!

— А потом на Крит? — Анна вскочила и от радости заключила Генриха в объятия.

— Почему на Крит?! — засмеялся он. — Я говорил про Кипр!

Конец.

27.06.2010 — 5.09.2010