умела, но опоздала, — шептала Ана. — Недостаточно, недостаточно…» Северо сделал шаг назад, и Консиенсия встала на его место.
— Да упокоится с миром твоя душа и души всех усопших верных…
Веревки натянулись, когда Северо, Маноло, лейтенант и солдат милиции опустили гроб с телом Мигеля в яму.
— …милостью Божьей.
От первого глухого удара земли о крышку гроба она содрогнулась. «Мой сын. Мой бедный, мертвый сын! Ты пришел ко мне, но так и не увидел, что я для тебя сотворила. Сотворила от твоего имени». Внезапный порыв ветра задел мантилью, она повернула голову в сторону тростниковых полей. Мужчины, женщины, дети, животные, деревья — все живое разом ополчилось на нее, прокричав в один голос: «Нет, ты сделала это не для него, а благодаря ему!» Но Ана не слышала.
— Аминь.
Насколько хватало глаз, повсюду кивали стебли, уводя ее от могил мужа и сына, от ниш под хлопковым деревом, где спали являющиеся живым духи. За оградой могил, где нашли вечный покой Рамон и Мигель, бурлила жизнь. Жизнь была и за обнесенным забором кладбищем, где Пабла и Фела присматривали за всю жизнь горбатившимися на нее рабами, и за памятником страданию, вырезанным Хосе. Жизнь бурлила в богатой, обрабатываемой ею почве, в тростниковых зарослях, да, а еще в садах, на грядках и клумбах. Жизнь кипела в Эль-Дестино, где ее маленький сын Сегундо делал первые шаги по земле, которую ему предстояло унаследовать. «Все мы ходим по трупам, — размышляла Ана, — но и в этом тоже жизнь». И под лучами утреннего солнца отправилась навстречу новым заботам.