она.

Каждый второй нелегал часто повторяет, что вот-вот рванёт когти, но рвёт, наверное, каждый пятнадцатый. Америка это привычка.

Дурная. Трудноизлечимая. Логика нелегала глубоко религиозна — пройдя через унизительные мучения американского настоящего, он надеется переродиться князем или брахманами на родине в другой, светлой жизни.

Это называется to put your life on hold и редко даёт желаемые результаты. Мёртвая вера в изображённого на бумаге мёртвого Бенджамина это и есть тот самый опиум для народа о котором так долго говорили большевики.

Раньше, в начале знакомства, я мог самозабвенно, «с особым цинизмом» ебать Бьянку до полного истощения. Яйца потом в ванной плавают как поплавки.

Теперь стараюсь придумать повод, как бы закончить все дело одним разом. После пары месяцев «близости» (вот ведь словечко тоже) прекрасно обхожусь одним разом. Главное подольше грубо тереть ей клитор пальцем, и когда она уже вот-вот, влупляться в неё всей мощью отечественных ВВС. Ноу-хау для производства с минимальными затратами.

В этом отношении бабы похожи на машины — пока машина новая, сердце кровью обольётся, если на парковке открыв дверь, заденешь случайно машину припаркованную по соседству. Ай-ай!

А проехав сотню тысяч — хуяришь дверкой со всей дури, так что стекла дрожат и хоть бы хрен. Достала ты меня, машина. Заебала.

Хочу новую вольву. А не вульву.

Бьянка ещё похожа на машину тем, что может механически ебаться до тех пор, пока не выжмет из меня все до последней капли. Чтобы я стал совсем сухой, или как она говорит «сухуй».

Кстати будет сказать, что все румыны — это латентные молдаване, вроде ещё сам Фрейд заметил.

Ну, вот как раз сегодня я ей не дам меня засохнуть. Надо отвлечь её манёвром с фланга.

— Эй Бьянчик, может, прошвырнёмся куда-нибудь? Устроим себе праздник?

— В малл, в малл!

Бьянка радостно подхватывает идею. Поездка в малл для неё как паломничество в Мекку — сопряжено с глубокими душевными переживаниями.

Часами может там шоркаться, затаив от благоговения дыхание.

Малл это просто часть двигателя капиталистической машины. Вторая часть двигателя — бестолковые готовые все скупить бьянки.

— Почему же сразу в малл? Все ноги там сотрёшь до колен, да ещё купишь какую-нибудь ненужную хреновину втридорога. Давай лучше в кино махнём! А потом в ресторан на твой вкус? Я выбираю фильм, а ты ресторан?

— А что кино на румынском?

— Слава богу, нет! На древне-арамейском — если верить рекламе.

Так что ты все поймёшь.

Думаю ей плевать на каком языке кино.

Она не понимает даже незамысловатые вибрации сюжета в мультах про Тома и Джерри…

***

Вот с этого-то кино я думаю все и началось. Волшебная сила искусства. Опасная штука. Если бы знал тогда — бегом пошёл бы в малл, а не в кино. Я в детстве всегда воображал себя героем книги, которую читаю. Как выяснялось — это неизлечимо, поэтому и книги и фильмы принимаю теперь с исключительной осторожностью и только по рецепту врача.

Мы слегка опоздали и начали смотреть с того момента как повесился Иуда. Хотя я тогда признаться и не знал, что повесившийся –

Иуда Искариот. Повесился чувак. Еврей вдобавок. Ну, да и хуй с ним. Не велика потеря.

За что распинают Иисуса, я тоже не имел тогда понятия. Мой папа мне больше про карламаркса в детстве рассказывал. Иисуса не было на свете — так и что о нем говорить?

Но как же жестоко распинали! В каких болезненных подробностях! Натурализм Мела Гибсона не знал предела. Однако присутствовал и вкус. Вкусно хлестали сына божия плетью по спине. А это я очень всегда ценю. Если даже убивают, со вкусом, со смаком — I love it!

Автор смаковал каждую деталь страданий проповедника из Галилеи. И я проникся невероятным сочувствием к Иисусу.

Сам много раз видел как долго, и изощрённо могут потешаться над слабым сильные, и мне было его жаль. До слез.

Вот радостная толпа бросает ему под ноги цветы при въезде в Иерусалим, а вот эта же толпа через несколько дней плюёт ему в лицо, швыряет камнями и кричит Пилату «Распни его!».

Мера упоения у нас, людей, одинаковая — и когда возносим до небес, и когда распинаем. До предела. А потом можно и в малл.

Я тогда был мало знаком с писаниями, но понимал — люди убивают своего Бога! С энтузиазмом и воодушевлённым единением, как пишут в газетах.

Хотя, впрочем, это совершенно естественная для людей вещь. Сегодня смотрят ему в рот, а завтра приколачивают ржавыми гвоздями. Потом ещё могут назвать улицу его именем. Перегибы на местах.

Когда мы вышли из огромного двадцати-четырехзального киноцентра в Брансвилле, в моих глазах стояли слезы. И в горле булькали — блин сто лет не плакал, а хотелось навзрыд, в голос, с подвыванием — убили ведь, убили Христа! Стыдно то как!

Я потащил Бьянку в Эплбиз через дорогу — заглушить горе по поводу смерти Христа. Наваждение заглушить… Давно мне так от кино не вставляло!

Я знал, что его распнут в конце, но весь фильм в тайне очень надеялся на какой-нибудь голливудский выверт, который позволил бы Иисусу отмазаться и убежать. Хэппи-энд.

Не отмазался. Не убежал. Обидно.

Примочив сходу пинту Сэма Адамса, я простреливаю её шальным выстрелом текилы, даже не дав ещё пиву достигнуть желудка. Текила с гусеницей в бутылке погана на вкус — но эффективна!

Уже легче. Расслабило эдак, не тянет уже в голос рыдать. Надо же — от хорошего кино слюни распустил. Старею. Надо нервы лечить.

— Да ты знаешь, знаешь, какой он был?! Я начинаю проповедовать с видом академика богословия.

— Кто?

Бьянка уже забыла о фильме и пытается рассмотреть в зеркальном потолке заведения, насколько страдания Христа подпортили её макияж.

— Кто-кто! Исус — вот кто! Он добрый был и простой, знаешь? Мужик он был! Он сам говорил, что грешников любит — они честнее, чем эти сытые святоши. Лицемеры ебанные. Я так высокомерие в людях ненавижу! Хули корчитесь! Кто вы есть? Чемпионы по бегу в мешках с завязанными глазами! Куда бежите, зачем и от чего, понятия ведь не имеете, а гонору!

Бог никогда не станет выгибаться дугой! Будьте проще — и к Богу станете ближе, хуерлыги!

И выпить Он тоже любил с народом. А что? Нашенский Он был, понимаешь? Первое чудо Он какое совершил на земле? Воду превратил в вино! Вот оно как! Не больных исцелил, а вино сделал! Значит, считал, что это самое важное! Божественный приоритет!

— А Горбачёв ваш тогда получается дьявол? Ну, раз он водку запретил?

— Эх, бабье! Причём, причём тут Горбачёв? Суетность ваша, блять!

Распяли? Ну и хуй с ним! Главное, чтоб помада не смазалась!

А святоши эти тоже — сегодня распяли, а завтра смотри-ка панаотливали себе