благотворительное общество, — где займутся вами. Но если вы покажетесь им человеком, которого жизнь окончательно доконала, они вот так и скажут и предостерегут меня, чтобы я и не пытался вам помочь. Вы этого хотите?

— Пропащий я человек!

— Ну хорошо, но что я могу сделать? Ведь не выдумаю же я для вас работу! Я вас не знаю и не решусь порекомендовать своим знакомым. Если человек попадает в такое положение, то виной тут отчасти его безрассудство. Ах, вы болели? Да, все вы говорите это. Разве нельзя было быть предусмотрительнее и что-нибудь отложить на черный день? Теперь-то вам ясно, что вы должны были так сделать? А вы обращаетесь ко мне! Ко мне обращаются со всех сторон — учреждения, старики, больные; к тому же налоги очень высоки — вы это знаете — и частично по вашей вине.

— Я конченый человек.

— Ах, но добропорядочные, благонравные, практичные люди, те, кто никогда не знал отчаяния и голода, постоянно твердят мне, что я не должен помогать первым встречным. Сами понимаете, это была бы чистейшая сентиментальность с моей стороны, я просто разрешил бы себе непозволительную роскошь. Удивительно, как вы можете просить меня!

— Пропащий я человек!

— Я уже слышал это. Как будто я вас не знаю! Я встречал вас и разговаривал с вами, с десятками таких, как вы. Как-то раз я нашел вас спящим на набережной Темзы. Я дал вам полшиллинга, когда вы шли, еле волоча ноги, после того, как пробежали целую милю за кэбом, не получив ничего. Разве вы не помните, как однажды ночью на Кромвель-Род… Ну, если это были не вы, то точно такой же, как вы, — мы разговаривали под дождем, вы рассказывали историю своей жизни, и ваш голос относило ветром к наглухо закрытым окнам высоких, крепко запертых домов. Однажды вы жили у меня целых шесть недель, распиливая упавшее дерево в саду. День за днем проводили вы там, и работа ваша шла очень медленно — вы всячески старались продлить ее. Каждое утро вы с благодарностью показывали мне, как все туже становился вам пояс. Держа пилу в руках, вы с робкой улыбкой смотрели на меня, и на лице у вас было написано: «Вы не знаете, какой это отдых для меня — пилить здесь дрова с утра до вечера». И уж, конечно, вы должны помнить, как воздерживались от виски, пока я однажды не отлучился, и как на другое утро, еле ворочая языком, оправдывались: «Меня преследуют воспоминания…» Ах, это были не вы? Допустим! Тогда точно такой же, как вы.

— Пропащий я человек.

— Да, да, да! Вы один из тех, кого порождают наши порядки. Вам не к чему было родиться, и уж, во всяком случае, вы должны были позаботиться о том, чтобы родиться в буржуазной среде. Какое право имели вы думать, что выдержите существование рабочего человека, что вынесете его ежедневную, ежечасную борьбу за жизнь, — вы, человек со слабостью? Вы знали или вашим родителям следовало бы знать, что вам не по силам большие испытания. Вы больны, если не физически, то психически. Поэтому я должен вас оправдывать? Если я не такой же, то это скорее всего потому, что жизнь недостаточно сурово обошлась со мной. Должен я себя поэтому оправдывать? Никогда, пока жизнь меня не сломает. Вы сами выбрали себе долю (или, может быть, кто-то ее выбрал за вас), рискнув родиться, а теперь вы жалуетесь на последствия и просите у меня помощи. А я и сам могу когда-нибудь оказаться в нищете — если не материальной, то моральной. Так справедливо ли и логично ли обращаться ко мне?

— Конченый я человек…

— Вы мне действуете на нервы! У вас подбородок безвольного человека. Это заметно, несмотря на бороду; глаза ваши печальны и совсем не похожи на пустые глаза профессиональных нищих; походка шаркающая, отчасти, вероятно, из-за неудобных ботинок; на всем вашем облике печать доброжелательства. Можете вы положа руку на сердце сказать мне, что есть хоть малейший смысл в том, чтобы поставить вас на ноги и снова бросить в ряды борющихся? Можете вы это сказать? Ах! Если бы вы могли утолить голод, надеть приличную одежду и найти какую-нибудь работу! Но разве вы не понимаете, что через две-три недели эта работа будет потеряна, одежда заложена и вы запьете! Почему я должен помочь именно вам, «достойных» так много! Вам что-нибудь инкриминируется тоже? О, наверно, ничего особенного, вы не из тех, кто становится преступниками, иначе вы не попали бы в такое положение. Вы с радостью помогли бы товарищам, но вы не в состоянии помочь даже себе; вам чужда неблагодарность, вы привязались бы к любому, кто отнесся бы к вам сердечно. Но сейчас вы безнадежны, безнадежны, безнадежны!

— Я живу, как бездомный пес.

— А вы знаете, как мы поступаем с бездомными собаками? Слышали когда-нибудь о том месте, где усыпляют собак? Настоящему бродяге, который живет впроголодь, в грязи и лохмотьях, всегда в пути, во всякую погоду, нравится его жизнь. А вам ваше положение не нравится. Вы боитесь дней, когда у вас не будет куска хлеба, боитесь ночей, когда вам негде будет приклонить голову, боитесь пойти на преступление, боитесь даже просить о помощи — уже два раза с тех пор, как мы стоим здесь, вы оглядывались кругом. Если вы знали, что так будете всего бояться, что заставило вас сойти со «стези добродетели»? Что-то нашло на вас? Почему вы этого не побороли? Еще и сейчас это на вас находит? Вы устали, вам захотелось чего-то нового, хоть капельку непохожего на прежнее? Всем нам, мой друг, хочется лучшего, мы ищем его и иногда находим. Но мы не можем признать, что люди, подобные вам, тоже имеют на это право. Вы же видите, что из этого получается.

— Пропащий я человек, значит…

— Вы говорите это так, словно считаете, что для богатых и бедных законы разные. Вы ошибаетесь. Если меня и вас привлекут к ответственности за нищенство, мы оба одинаково угодим за решетку. То, что мне нет нужды красть или просить милостыню, то, что я могу себе позволить пить и, когда не хочется, не работать, едва ли имеет значение — поймите это! Не слушайте сентиментальных болтунов: если мы предстанем перед судьей, то оба одинаково понесем наказание. Я, может быть, в такое положение никогда и не попаду, но это уже только случайность. Нет, пожалуйста, не повторяйте этой ужасной фразы! Я хочу вам помочь. Вот, Канада… Но вы там не нужны. Я бы послал вас куда угодно, только бы ваши глаза не преследовали меня, но вы не нужны… Где вы нужны? Назовите это место, и вы туда поедете.

— Я бездомный пес…

— Вы напоминаете мне ту, похожую на тень, белую в коричневых пятнах собаку, которую я с моим спаньелем подобрали однажды вечером, когда возвращались домой.

«Хозяин, — сказал мой спаньель, — какую забавную дворняжку я встретил там, на дороге».

«Веди себя прилично! Не заводи знакомств с первой попавшейся собакой».

«Хозяин, я знаю —