судьбу.

Фортуна вмѣстѣ съ мужемъ глядѣли издали на Рамона. Фортуна подсмѣивалась надъ мужемъ. Капиталъ обидѣлся и разсердился.

— Постой же! сказалъ онъ. Я тебѣ докажу, что могу его сдѣлать сейчасъ веселымъ и довольнымъ своей судьбой.

Капиталъ снова отправился къ Рамону и далъ ему новенькій золотой на разживу. Рамонъ просіялъ отъ счастья и сталъ говорить, что, видно, судьба смилостивилась наконецъ надъ нимъ: Онъ важно пошелъ въ городъ и, боясь снова потерять деньги, держалъ свой червонецъ въ рукѣ.

На этотъ разъ Рамонъ рѣшилъ купить себѣ новое платье и вошелъ въ магазимъ. Выбравъ отличное платье, онъ важно положилъ золотой на прилавокъ, требуя сдачи.

Хозяинъ магазина поглядѣлъ монету, повертѣлъ ее въ рукахъ, позвалъ сосѣда на совѣтъ и наконецъ объявилъ Рамону, что золотой его фальшивый, и что онъ долженъ и монету и его, Рамона, какъ сбытчика, представить въ полицію.

Несчастный Рамонъ обомлѣлъ и горько заплакалъ, проклиная незнакомца, который далъ ему этотъ фальшивый золотой и привелъ его еще въ худшее положеніе, чѣмъ бѣдность и голодъ.

— Лучше бы мнѣ голодать, да не попадать въ тюрьму! подумалъ Рамонъ.

— А ты чего стоишь-то! шепнулъ ему кто-то. Удирай!

Рамонъ не заставилъ себя просить — и, даже не поблагодаривъ за совѣтъ, выскочилъ изъ магазина и припустился въ поле какъ заяцъ. Онъ такъ бѣжалъ, что когда городъ пропалъ у него изъ глазъ, и онъ легъ на землю, чтобы отдышаться, то увидѣлъ, что потерялъ одинъ сапогъ.

— Ахъ, чертъ его возьми, этого проклятаго господина, подумалъ онъ. Будь онъ проклятъ! Не давай онъ мнѣ этотъ фальшивый золотой, не бѣгать бы мнѣ какъ преступнику и не терять бы сапога. Что же теперь дѣлать? Прежнюю работу потерялъ, а на новую наняться въ городѣ теперь нельзя, потому что я туда и глазъ показать не могу. Меня схватятъ и посадятъ въ тюрьму за чужую вину. Что жъ мнѣ осталось? Умирать съ голоду. Ахъ, проклятый благодѣтель! Не встрѣчать бы мнѣ тебя никогда! — Была моя судьба горька, а теперь еще горше.

Между тѣмъ Фортуна и Капиталъ видѣли все случившееся съ Рамономъ. Фортуна еще пуще смѣялась, слушая, какъ Рамонъ ругаетъ ея мужа и свою горькую судьбу, которая по его милости стала еще горше.

Капиталъ взбѣсился окончательно.

— Ну, постой же, я тебѣ докажу мою силу! сказалъ онъ и внѣ себя отъ досады тотчасъ пошелъ къ Рамону.

— Слушай, Рамонъ, не горюй и не проклннай меня и свою судьбу. Вотъ тебѣ десять тысячъ государственными кредитными билетами. Купи себѣ домъ и займись торговлей. Въ такомъ блестящемъ положеніи если когда и впрямь случится тебѣ фальшивой монетой расплачиваться, то ее за настоящую примутъ. Ну, ступай и благословляй свою судьбу и меня.

Рамонъ, получивъ деньги, ошалѣлъ совершенно; у него все предъ глазами кругомъ пошло. Онъ даже не помнилъ, какъ вошелъ въ городъ, какъ ходилъ по городу въ одномъ сапогѣ и всѣмъ разсказывалъ про свое счастье и всѣмъ прохожимъ показывалъ пачки своихъ денегъ.

Наконецъ, наступила ночь, и какой-то очень любезный и услужливый человѣкъ пригласилъ его къ себѣ ужинать, извиняясь только, что его домъ немного далеко. Рамонъ согласился, все еще не помня себя отъ счастья; онъ не думалъ ни о чемъ, кромѣ какъ объ своихъ деньгахъ и объ будущемъ благополучіи.

Онъ отправился за своимъ новымъ знакомымъ, который любезно обѣщалъ ему и ужинъ и ночлегъ. Домъ гостепріимнаго знакомца былъ за городомъ. Когда они вошли въ глухой: переулокъ, спутникъ Рамона свиснулъ. Въ одну секунду выросли какъ изъ-подъ земли пять человѣкъ съ дубьемъ и повалили Рамона. Должно быть, вновь прибывшіе приняли Рамона въ дубье особенно лихо, потому что онъ, упавъ на камни, потерялъ память, а когда пришелъ въ себя, то было уже свѣтло.

Онъ хотѣлъ подняться и не могъ. Босая нога у него какъ отнялась, голова болѣла, и на ней были здоровыя шишки. Что касается до десяти тысячъ… То какія тебѣ тысячи?! На Рамонѣ ничего не было. Онъ лежалъ, какъ мать родила! И только одинъ сапогъ остался у него на одной ногѣ. Грабители все сняли и все взяли, но, раздумавъ, что съ однимъ сапогомъ дѣлать нечего, оставили его на ногѣ.

Рамонъ взвылъ благимъ матомъ и началъ проклинать на чемъ свѣтъ стоитъ своего покровителя. Безъ его проклятыхъ денегъ былъ бы онъ теперь на работѣ у колодца, цѣлъ и невредимъ. А теперь иди въ больницу… Иди?! Да и итти нельзя! Какъ же голому-то показаться въ городъ. Первый полицейскій арестуетъ его за неприличіе, а тамъ доберутся, кто онъ такой, вспомнятъ объ фальшивой монетѣ! Ну, и готово!.. Прямо въ тюрьму, подъ судъ, и въ каторжныя работы.

Рамонъ кой-какъ поднялся, спрятался отъ стыда въ кустга и, глядя на себя и на свой единственный уцѣлѣвшій сапогъ, началъ горько плакать, честить всячески своего благодѣтеля, посылать его ко всѣмъ чертямъ, въ адъ кромѣшный, и желать ему всего самаго невѣроятно сквернаго.

Между тѣмъ Фортуна и Капиталъ, знавшіе все происшедшее, воевали у себя дома. Фортуна такъ и помирала со смѣху надъ тѣмъ, какъ мужъ осчастливилъ Рамона, и какъ тотъ его благодаритъ теперь, сидя голый, въ одномъ сапогѣ, въ кустахъ за городомъ, и даже избитый, т. е. несчастнѣе чѣмъ когда-либо. Капиталъ, совершенно пристыженный, бранился, но придумать ничего не могъ. Дай онъ Рамону хоть милліонъ, все прахомъ пойдетъ. Какая-нибудь глупость да выйдетъ!.

— Ну, теперь мой чередъ сдѣлать Рамона счастливымъ, сказала Фортуна. Смотри, будетъ ли онъ ругаться или благословлять свою судьбу. И я, вдобавокъ, замѣть это, своего ничего не дамъ ему, а твоимъ же добромъ его осчастливлю.

Фортуна отправилась прямо къ Рамону и даже не махнула рукой, даже не мигнула… А все пошло наоборотъ…

Въ ту же минуту проѣзжій всадникъ увидалъ въ кустахъ голую фигуру, остановился и подошелъ къ Рамону.

— Что ты тутъ дѣлаешь? спросилъ онъ.

Рамонъ разсказалъ все съ нимъ случившееся. Проѣзжій оказался докторомъ и, осмотрѣвъ ногу и голову Рамона, тотчасъ пустилъ ему кровь. Несчастному полегчало сразу. Осматривая другую ногу, докторъ велѣлъ ему снять его единственный сапогь, чтобы видѣть, не раненъ ли онъ и въ эту ногу.

Рамонъ стащилъ сапогъ, и изъ него посыпались серебряныя монеты.

— Что за диво! воскликнулъ Рамонъ, но тутъ же вспомнилъ, что мелочь, которую ему далъ въ первый разъ благодѣтель, проскочивъ въ дыру панталонъ, должна была именно просыпаться въ сапогъ.

— То-то мнѣ все казался этотъ сапогъ узокъ и тяжелъ, подумалъ Рамонъ. Я думалъ, это отъ того, что я босъ на другую ногу.

Докторъ далъ Рамону свой плащъ на время, чтобъ дойти въ городъ и купить себѣ платье. Рамонъ, забравъ свое серебро въ горсть, пошелъ въ городъ, надѣясь, что въ плащѣ, а затѣмъ въ новомъ платьѣ, его не признаютъ такъ скоро, и что онъ успѣетъ одѣться и