хиревшем ДСК разнорабочими и забывали про малую родину. Назад эмигранты не возвращались никогда. Наверное, стыдились. Это и к лучшему: оставшийся народ крепчал духом, не завидуя городу на предмет наличия дома культуры, пельменной и удобств в доме, вроде электричества.

Изредка наведывались в Косую одичалые грибники и ягодники. Ненадолго. Даже радиоточка в Косой отсутствовала! Верховная Власть сообщала о подвигах через дырочку детекторного приёмника, сию чудо-штуковину собрал агрономовский пострел в пионерлагере. Главное, жужжал приёмник без батареек.

— Это он что? Из воздуха, что ли, слова-то берёт? — дивился народ.

— А то! — отвечал, кто учёный. — Ты вон из головы их выдаёшь, а в голову они тебе как попадают?

— Через уши, ясен-красен.

— А в уши?

— Изо рта.

— А в рот?

— Из головы…

Спор заходил в тупик, но приёмник жужжать не переставал. То балет покажет, в общих чертах, так сказать — своими словами, а то и про победы концерт запоет, часа на три. Слушали косочане и светлели лицами — много побед у Родины.

Вообще, про победы приёмник особенно любил. Так издревле повелось. Сперва далёкая власть побеждала врагов народа и урожаи, потом взялась побеждать друзей народа и неурожаи. Когда никого в живых не осталось, решила добить какую-то непонятную косочанам «инфляцию» со «стагнацией». Словом, внешний мир, большой и пугающий, чудил, бушуя эфирными волнами.

Иногда добиралась до Косой старая автолавка. Бывало, причохивал старенький, антикварный «газик», окрашенный в синюю краску. На нём местный участковый, Сергей Никитич Скворцов, объезжал владения. Вообще, кто кого объезжал, вопрос спорный. Этот «ГАЗ-69» Родина родила на заре промышленного спада. Он и молодым-то был инвалид, с заводским браком, а уж теперь стал так стар и немощен, что всем казалось, будто сам Сергей Никитич вывозит боевого коня подышать свежим воздухом.

Лет Сергею Никитичу стукнуло далеко за пятьдесят, и в звании он состоял ответственном — младший лейтенант милиции. Выслужился в начальники. Молодые, зубастые «пинкертоны» из Угреева не торопились повесить на себя восемь деревень и полтыщи безразмерных вёрст отчизны. Одна радость участковому — с Косой особых проблем не было, всё в пределах национального мордобоя. Народ здесь проживал душевный и спокойный.

Сергей Никитич появлялся, как Фауст, — в клочьях дыма! Жал на клаксон, «козёл» блеял тусклым фальцетом, созывая жителей к колодцу. Потом участковый принимал от сухонькой бабы Насти стаканчик самогона и зелёную репку.

— Здравствуйте, Сергей Никитич.

— Угу… — обмахивался надкушенной репкой участковый. — Вы тут, случайно, моей фуражки не видели? Такая, с красным околышем. Ну, я в ней вчера у Федотова на именинах гулял.

— Нет вроде.

— А, ну ладно. Если найдёте, припрячьте. Заеду, заберу. Нынче таких уже не шьют. Не тот крой пошёл. А сапог моих хромовых, случайно?..

Забираясь назад в «газик», участковый сильно накренял его весом и захлопывал кривую дверцу. Дверца крякала, но упорно не закрывалась.

— От зараза.

Народ стоял смирно, с любовью и интересом глядя на участкового.

— А чего заезжали, Сергей Никитич? Может, сказать чего хотели?

— Чего хотел, того сказал, — кряхтел участковый, вращая педаль зажигания. — Я так, показать, что жива ещё наша милиция. И вот ещё… Федьку Куролесова позовите, пусть больше не прячется в сортире. Проколотую шину я ему простил, отработает в гараже.

Когда дым от участкового рассеивался, над лопухами снова принимались порхать бабочки, и в Косой всё возвращалось к прежней жизни.

Дел в деревне немного. Вернее, всего одно — никакого. Если раньше народец ещё подрабатывал между делом, шуршал чего-то там в колхозе, попивая по праздникам казённую и разбавляя домашними заготовками, то нынче колхоз «Рассвет зари» приказал всем долго мучиться. Председатель повесился на шнурках в управе, устав от долгов, белой горячки и затяжного конфликта с двумя сожительницами. В Косой, построенной ради одного свинарника, настала непролазная безысходь.

После кончины председателя уездная управа объявила всех вольными фермерами! Пожав руку старосте, вымарали списком из платёжных ведомостей, чирк-чирк, и нет у.

На радостях счетовод управы напился и спалил конторский флигель, вместе с паспортами и метриками косочан. Счетовода, конечно, судили, товарищеским судом по морде… Но паспортов и метрик уже не вернуть, а может, и не было их вовсе, померещилось. Так осталась деревня без документов и дальнейших перспектив.

В общем, на какие шиши жили-были косочане — неизвестно. Кому какое дело, живут же в прериях североамериканские индейцы, в качестве дикой природы и национального колорита. Никто не пристаёт к ним с дурацкими вопросами, могут ведь и по балде томагавком дать!

Народ в Косой не унывал. Пил, как и положено, и даже пытался чего-то там латать, кроить. Последним грандиозным проектом в Косой стало строительство сортира для Павла Ивановича Загорулько. Случилось два года тому — строили храм Естественной Надобности весело, всей деревней. Щепу и доски принёс Макар Зосимович Ширяев, о нём речь впереди, разобрав остатки свиного загона. Долго утверждали генеральный проект, спорили, стучали стаканами и топорами, а когда через месяц этот «билдинг» рухнул на голову Павла Ивановича, едва не сделав человека заикой, учредили комиссию и сошлись на непригодности свинских досок к важному делу.

Зато доски годились для печки — топить зимой. Как вы уже догадались, центральным отоплением в Косой не пахло, пахло навозом. Гора этого добра досталась в наследство от советской власти. Этим-то кизяком косочане и топили широкие, в пол-избы, печи, вперемежку с дровами и сухим торфом.

Memento mori… Первым, понятное дело, на заре реформ закончился торф. Затем исчез кизяк, следом дрова. И тут все вспомнили о гниющем на ветру свинарнике, крупнейшем в Европе! Два года свиноферма усыхала, убывая в размерах, пока не осталась от неё куча мусора. Аномалия проста — исчезал, скажем, шифер, и тут же появлялся на крыше бывшего агронома. Растворялись балки и стропила, а дед Игнат Коломийцев обзаводился новой банькой. Потом в дело пошли совсем огрызки — щиты от стен и утеплитель.

Вскоре деревню исключили из реестра колхозных угодий. Никто ничего не понял, три года терпеливо ждали, что районная управа одумается и вернёт всё на место — людям обещание зарплаты, колхозу обещание работы. Годы шли, а райцентр как в дыру ухнул.

Лишь в прошлом, в девяносто седьмом, году объявился в