над пулями...

Холмс на мгновенье задумался. Доктор недоуменно смотрел на него.

— Ну    вот,    Уотсон, — проговорил Холмс, — так  я и  думал,  приблизительно десять в минус тридцать четвертой степени.

— Ради бога, Холмс! — голос доктора дрогнул. — Что это значит?

— Это значит, во-первых, что эрудиция  в  области  истории  физики  без знания самой физики вряд ли  принесет вам мировую  славу, а во-вторых, для того чтобы, как вы говорите, прикончить  свою  неверную  возлюбленную, бравому парню понадобилось бы   палить   в   колонну   без   отдыха на протяжение десяти... э... в двадцать седьмой степени лет. То есть в миллиарды  миллиардов раз дольше, чем существует наша Вселенная. Полагаю, что   за   это   время   он   наверняка    придумал    бы    что-нибудь поостроумней.   Да   и   бедная   колонна рухнула бы за это время от усталости.

— Холмс, умоляю!.. Откуда вы взяли эти фантастические числа? Миллиарды миллиардов...

— В том-то  и  дело, дорогой  доктор, что физика уже несколько сотен лет как стала количественной наукой.   Это  во  времена  Аристотеля можно было слыть знатоком физики,   употребляя   лишь   слова, а не числа. Теперь о пятне Пуассона. Действительно,   по   корпускулярной теории света тень от круглого непрозрачного предмета — идеальный круг идеально  черного  цвета.   Правильно и  то, что согласно волновой теории тень   из-за   дифракции   может   быть «испорчена» светлым пятнышком в центре. Светло должно быть всюду на экране, куда световые волны, идущие по разным путям, приходят в фазе. Центр тени — как раз такое   место.   Но   каков   размер   этого светлого   пятнышка?   Нетрудно   убедиться, что он пропорционален длине волны.   А   для   пули   длина волны Де Бройля — которую вы,  вероятно, имели в виду, упомянув о волновых свойствах пуль, — ничтожна. Ибо она равна чрезвычайно малой константе Планка, деленной на вполне ощутимые величины массы пули и ее скорости.  Так что пятно Пуассона для пуль (если, конечно, не  говорить о когерентности   источника    «пулевых волн») тоже чрезвычайно мало. Соответственно  ничтожна   и  вероятность попадания пули в центр тени. Если подставить   надлежащие   численные значения величин, нетрудно получить количественный ответ, который вам и показался фантастическим.

— Хм... Вероятность  мала, но все же... все же не равна нулю! А ведь убийце могло и просто повезти?! — в отчаянии воскликнул Уотсон.

— Теоретически не исключено. Однако наша Вселенная слишком молода,  чтобы хоть раз обеспечить  подобное  везенье, — невозмутимо  заметил Холмс.

— А   как   же   бокал? — все   еще не сдавался доктор.

Холмс неторопливо поднялся с кресла, положил трубку на каминную полку и снова взял в руки скрипку.

— Готов    побиться    об    заклад, — улыбнулся он, — что среди посетителей ресторана находилась еще одна девица — назовем   ее,   скажем,   мисс Мэдлав.   Она   сгорала   от   ревности. И, судя по всему, именно мисс Крэзифил стояла на ее пути...

— Я все понял! — воскликнул доктор Уотсон. — Мисс Мэдлав, которой колонна отнюдь не мешала, под шум чужой пальбы незаметно выстрелила в соперницу. Не так ли?

Вздохнув, Шерлок Холмс прижал подбородком скрипку.

— К   счастью,  она   промахнулась, и благодаря общей суматохе ей удалось скрыться, — воодушевленно продолжал доктор.

В ответ ему зазвучала прелюдия си-бемоль минор с ее переплетением двух тем. Доктору Уотсону вдруг почудилось, что высоким чистым голосом наука воспевает свою историю, а та мудро и бережно задает ей вопросы...