Г. Бялый Очерки и рассказы Глеба Успенского

Глеб Иванович Успенский часто говорил, что его произведения — это не художественная литература в обычном смысле слова, а лишь черновые наброски, беглые зарисовки, злободневные отклики на события и впечатления текущей жизни. Время сейчас трудное, переходное, в жизни все неясно, смутно, зыбко, во всем этом надо разобраться, все переворошить, не заботясь ни о художественном совершенстве формы, ни даже о полной незыблемости выводов — и "теоретическом изяществе" построений. Жизнь внесет свои поправки в писания современных литераторов, от них же она ждет только правды — "сущей правды", как любил говорить Г. Успенский, подразумевая под этим словом и честную точность наблюдения и самую полную, бескомпромиссную искренность чувства. Писателю сейчас поневоле приходится рисовать невеселые картины, говорить о грубой прозе, о серых буднях, о черном хлебе, о жизненном неустройстве. Наше время печально, говорил Глеб Успенский, такова же и наша литература; изменится время, наступит иная, более счастливая и более достойная человека пора, — и тогда писатели на страницы своих сочинений станут "заносить неоцененные моменты радости, часы счастья", тогда "искусство будет служить оправой для этих моментов, как бы бриллиантов, и тогда они будут издали ярко сверкать как в книгах, так и в жизни". Но до этого еще далеко, и суровая эпоха требует сурового искусства. Успенский и создавал такое искусство, совсем особое, необычное, как будто даже торопливое, но, вопреки самооценке писателя, подлинное, глубокое и волнующее.

Глеб Успенский работал в литературе от шестидесятых до начала девяностых годов прошлого столетия, в тот исторический период, когда рухнули старые жизненные устои и для России началась буржуазная эра, принесшая народу новые беды и бесчисленные сложные, почти неразрешимые вопросы. В течение долгих лет, писал Успенский в одном из своих очерков, "новому поколению приходилось и приходится разбираться в целой массе новых, неожиданных условий жизни, разбираться без указания, без совета (старики ничего в новом не понимают), приходится ломать голову над разрешением труднейшего вопроса о совести и копейке, страдать за него, разрывать связи с прошлым, переживать минуты горького сиротства, полной беззащитности и беспомощно гибнуть или же, повинуясь хоть и неясной, но светлой надежде, идти искать новых мест, новых нравственных связей, новых лучших и справедливейших материальных условий…". Вопросы "о совести и копейке", народные задачи и надежды, волнения народной мысли и связанные с ними духовные драмы демократической интеллигенции — все это нашло свое отражение и истолкование в творчестве Успенского и легло в его основу.

1

Начинает Успенский свои наблюдения с того момента, когда старое еще не потеряло силы, а новое только еще входит в быт и сознание людей. В "Нравах Растеряевой улицы" (1866), первом крупном очерковом цикле Успенского, взят именно этот момент в жизни трудового люда (мастеровых, фабричных рабочих), мелких чиновников, мещан и других обитателей Растеряевой улицы города Т., то есть Тулы, родного города Успенского. Улица в действительности называлась Барановой, но вымышленное название, которое дал ей Успенский, имеет символический смысл. Из описаний типов и нравов этой улицы вырастает сложное социально-психологическое обобщение "растеряевщины", которое включает в себя разнообразные стороны быта и сознания: это и привычка к полной бездумной неподвижности, и страх перед жизнью, уже требующей размышления, рассуждения, это горькая, неизбывная нужда, неописуемая нищета, привычная и в то же время непереносимая даже для растеряевцев, ко всему притерпевшихся, это такой порядок вещей, при котором люди не помышляют о счастье и даже не знают толком, что оно такое, потому что "честному, разумному счастью здесь места не было". Растеряевщина — это пьянство, такое страшное, что ради шкалика водки мастеровой люд пропивает все с себя, а по понедельникам, чтобы опохмелиться, тащит из дома последние пожитки, унижается перед кабатчиком и, трясясь, словно от мороза, вопит: "Маленькую, отец!" Это пьянство от тоски и отчаяния, от невозможности в голодной и холодной семье найти хотя бы крупицу радости, это болезнь без исцеления, потому что "под силу трезвому человеку перейти то море нужд, которое тянется и тянулось без конца?". Растеряевщина — это совершенная неспособность найти выход из обступивших бед, бессмыслица в разговорах и поступках, это "полоумство" и "перекабыльство" (от слова "кабы": "кабы то-то, да кабы другое"), это беззащитность перед силой, словом, такая почва, на которой неизбежно должно расцвести хищничество.

Оно ярче всего воплощено в образе Прохора Порфирыча, главного героя очерков. Его колоритная фигура открывает и завершает повествование о Растеряевой улице. "Хотя улица эта вынянчила и выпустила его из своих голодных недр", Прохор Порфирыч тем не менее не сливается с растеряевским людом, он противостоит ему. То ли благодаря случайности рождения (он незаконный сын полицейского чиновника), то ли благодаря жизненному опыту, ему удалось уберечься от растеряевского "полоумства" и "перекабыльства" и превратиться в человека холодного расчета, озабоченного делом и выгодой. Все пороки, все беды, все ужасы растеряевщины идут ему на пользу и способствуют его успеху. Умение урвать все, что возможно, пользуясь прежде всего счастливыми для него минутами запойных терзаний растеряевского люда, отсутствие ненужных ему чувств шалости и сострадания, полная атрофия совести — все это превращает его в типическую фигуру беззастенчивого и умного дельца начального периода пореформенной поры и даже в своеобразного идеолога нового порядка. "Прежде он, дурак полоумный, дело путал, справиться не мог, а теперь-то, по нынешним-то временам, он и вовсе ничего но понимает… Умный человек тут и хватай!.." "Вместе с этими дьяволами умному человеку издыхать? Это уж пустое дело. Лучше же я натрафлю, да, господи благослови, сам ему на шею сяду" — такова программа "умного человека" новых времен, осуществляемая им многоразличными способами, притом так ловко, что обираемые им мастеровые считают его своим благодетелем и даже сами поощряют его на грабеж. В сознании растеряевцев при этом возникает такая путаница понятий, при которой "отец" (так называют Прохора Порфирыча) и грабитель (это ведь они тоже понимают!) сливаются в одном лице, и разобраться во всей этой неразберихе простому человеку до чрезвычайности мудрено. Рядом с Прохором Порфирычем становятся другие обиралы, вроде хозяина фабрики, или кабатчика, власть