Дама из Тиволи
Это было летом, во время концерта парижского хора в Тиволи[1]. Погуляв в дворцовом парке, я направился в сторону Тиволи. Там собралась вокруг большая толпа народа, чтобы послушать, как поёт парижский хор; я тоже стал среди других. Тут я встретился с приятелем, с которым тихо разговаривал; тем временем концерт начался, и ветер доносил до нас звуки пения, негромко и прерывисто. Вдруг я почувствовал какое-то беспокойство, меня охватило неприятное нервное состояние, я невольно отошёл в сторону и отвечал своему приятелю невпопад. Несколько минут я был спокоен, после чего неприятное и непонятное состояние вновь вернулось ко мне. В эту минуту мой приятель говорит: — Кто эта дама, которая так смотрит на тебя? Я быстро обернулся. Позади меня стояла какая-то дама; на меня смотрели, не мигая, очень странные глаза, синие с поволокой. — Не знаю, кто это, — ответил я и отвернулся. Я был очень взволнован. Глаза всё ещё были устремлены на меня, я чувствовал, как они жгли мне затылок; они производили впечатление металлических и вонзались в меня, как две холодные иглы. Я не мог больше, при моей нервности, выносить этот взгляд. Обернувшись ещё раз и убедившись, что я действительно не знаю эту даму, я ушёл прочь от этого места. Несколько дней спустя я сидел с одним моим знакомым, молодым лейтенантом, на скамье, как раз напротив университетских часов. Мы сидели и наблюдали за публикой, которая в этот час гулянья прохаживалась взад и вперёд. Вдруг я вижу в толпе два глаза, холодные глаза с поволокой, устремлённые на нас; я тотчас же узнал ту молодую даму из Тиволи. Она неотступно пристально смотрела на нас, проходя мимо, и лейтенант с любопытством спросил, Не знаю ли я, кто это. — Понятия не имею, — отвечал я. — Да, но одного из нас она, должно быть, знает, — сказал он и встал, — может быть, меня. Меж тем дама опустилась на ближайшую скамью. Мы пошли в её сторону, я потянул лейтенанта за сюртук и провёл его мимо неё. — Что за глупости! — сказал он. — Конечно, мы должны ей поклониться. — Ах, так, — только и сказал я, и мы с ним вернулись назад. Он поклонился и представился. Не позволит ли она ему присесть на скамейку рядом с ней? И он без дальнейших церемоний уселся. Он говорил с ней, и она отвечала ему любезно, но рассеянно; вскоре он уже держал в руках её зонтик и играл им. Я стоял всё время рядом и смотрел на них, я чувствовал себя немного смущённым и не знал толком, что мне делать. Мимо прошёл мальчик с корзиной цветов. Лейтенант, который хорошо знал, что нужно делать в подобном случае, сразу же подозвал его и купил у него несколько роз. Не позволит ли она приколоть одну из роз ей на грудь? Слегка поколебавшись, она, наконец, позволила. Лейтенант был красивый мужчина, и меня нисколько не поразило, что она разрешила ему эту фамильярность. — Но она же мертвая! — говорит она вдруг; она выдёргивает розу из петлички, какое-то мгновение смотрит на неё с ужасом и, отбросив её прочь, добавляет тихим голосом: — Она напоминает труп ребёнка! Я не обратил особенного внимания на эти слова, но меня поразило волнение дамы. По предложению лейтенанта мы прогулялись к дворцовому парку. По дороге туда дама без всякого повода заговорила о каком-то младенце, которого она видела и который теперь похоронен. На это мы ничего не сказали. Чуть погодя она стала говорить о Гаустаде, о сумасшедшем доме[2], и о том, как ужасно оказаться запертым туда, если ты не безумен. — Да, — сказал лейтенант, — но этого не бывает в наше время. — Нет, бывает, как раз это и случилось с матерью того ребёнка, — ответила дама. Тут лейтенант засмеялся. — Чёрт знает что! — сказал он. У дамы был очень приятный голос, и говорила она как человек образованный; я подумал, что она, вероятно, немного экзальтированна, может быть, даже слегка истерична, о чём, казалось, говорил и болезненный блеск её глаз. В остальном я не счёл её странной. Но мне трудно было следить за её быстрыми переходами от одного к другому, это меня сбивало, мне становилось скучно, поэтому я остановился и распростился с ними. Уходя, я видел, что эти двое вошли в парк; не знаю, куда они направились, потому что я не оглядывался.Прошло около недели. Однажды вечером, когда я прогуливался по улице Карла-Юхана, я снова встретился с дамой из Тиволи. Поравнявшись, мы оба невольно замедлили шаги, и прежде чем я опомнился, я шёл рядом с нею. Мы говорили о разных разностях и медленно шли по тротуару. Она назвала себя — это была известная фамилия, — спросила и мою. Но я ёще не успел ответить, как она положила свою руку на мою и сказала: — Ах, зачем? Впрочем, я её знаю. — Вот как, — сказал я, — мой друг, лейтенант, всегда так услужлив. Осмелюсь спросить, как он вам меня назвал? Но её мысли были уже далеко, она показала в сторону Тиволи и сказала: — Посмотрите. Какой-то человек ездил на велосипеде высоко в воздухе, среди моря зажжённых факелов. Это был эквилибрист на винтовой башне. — Хотите пойти туда? — спросил я. — Пойдёмте, найдём скамейку, — ответила дама. Она шла впереди, мы перешли через Драмменсвейен, вошли в парк, где она выбрала самый тёмный угол, который можно было найти. Там мы сели. Я попытался тотчас же затеять разговор, но мне это не удалось; она прервала меня умоляющим движением: не буду ли я так добр посидеть совсем молча одну минутку? С удовольствием! — подумал я и замолчал. Я молчал, верно, с полчаса, не проронив ни слова. Дама сидела неподвижно; в темноте я видел белки её глаз и то, что она всё время искоса поглядывала на меня. В конце концов, этот пронизывающий, безумный взгляд начал меня пугать, я хотел было встать, но сделал над собой усилие и только сунул руку в карман, чтобы достать часы. — Десять часов, — сказал я. Ответа не было. Её глаза не отрываясь смотрели на меня. Вдруг она говорит, не шевельнувшись: — У вас хватило бы духу откопать труп ребёнка? Мне стало совсем жутко. Мне становилось всё ясней, что я имею дело с сумасшедшей, но одновременно мною овладевало любопытство, и я не хотел уходить от неё. Поэтому я посмотрел на неё и сказал: — Труп ребёнка, — почему же нет? Я охотно вам помогу в этом. — Потому что его похоронили живым, — говорит она, — и я должна его снова увидеть. — Да, конечно, — ответил я, — мы должны выкопать вашего ребёнка. Я зорко следил за ней. Она тотчас же насторожилась. — Почему вы говорите, что это мой ребёнок? — спросила она. — Я этого не говорила, я сказала только, что знаю его мать. Сейчас я вам всё расскажу. И вот эта дама, которая не могла вести сколько-нибудь