стихотворения, в которых поэт высказывается прямо, не прибегая ни к "картинам", ни к метафорам. Эта оговорка очень характерна: лирическая поэзия, в отличие от повествования, в самом деле легко обходится без "образности" в буквальном смысле слова (то есть без изобразительности). В результате приходится признать, что поэзия — по крайней мере в какой‑то ее части — есть, в сущности, всего лишь особая форма выражения мысли (пусть и "окрашенной чувством").

Оба эти представления о сущности (точнее, о форме и содержании) стихотворения крайне упрощают природу поэзии. И в этой книге очень большое внимание уделено полемике с подобными поверхностными понятиями и, естественно, изложению точки зрения, которая кажется мне правильной. Я стремился с разных сторон осветить сущность поэзии как искусства, как принципиально художественного явления — и по форме и по смыслу.

Понимание поэзии как искусства — это, по‑видимому, вообще главная проблема, стоящая перед каждым, кто хочет "войти" в поэзию и сделать ее своим достоянием. Дело в том, что многие и многие люди, даже серьезно интересующиеся поэзией (а нередко и пробующие сами сочинять стихи), не осознают этой проблемы.

Любой человек, так или иначе, понимает, что для действительного восприятия серьезной музыки нужна определенная подготовка, что для этого необходимо как‑то овладеть самим "языком" музыки. Но в то же время большинство людей полагают, что для восприятия поэзии никакой подготовки не требуется — достаточно просто уметь читать...

На протяжении всей этой книги я стремлюсь доказать, что подобное представление ошибочно, что поэзия создает глубоко своеобразную "систему знаков", принципиально отличную от языка в собственном смысле. Язык — это только материал для поэта, только фундамент, на котором поэт воздвигает здание поэтического произведения, обладающее своим самостоятельным "языком", не менее сложным и своеобразным, чем "язык" музыки.

Правда, в искусстве слова, как и в искусстве звука, есть широкая сфера "легкой поэзии" (аналогичной "легкой музыке"), которая воспринимается гораздо проще. Но освоение "серьезной поэзии", поэзии классического склада, требует не меньших усилий, не меньшей подготовленности, чем освоение серьезной классической музыки.

Далеко не каждый умеющий читать по‑русски способен действительно воспринимать поэзию Пушкина и Блока. И дело здесь не в сложности "идеи" того или иного стихотворения. Дело именно в том, что поэзия (да и каждый отдельный поэт) имеет свой собственный язык — язык особого искусства, а не язык в лингвистическом смысле.

В предлагаемой книге я прежде всего и ставил перед собой задачу в той или иной мере охарактеризовать этот еще очень мало изученный "язык", на котором говорит — или, точнее, пишет — поэт.

Не могу не сказать, наконец, и о том, что эта книга не могла быть написана без замечательных достижений отечественной филологии, на которые автор постоянно опирался. Особенно важную роль для автора сыграли труды таких выдающихся филологов, как М. М. Бахтин, С. М. Бонди, Г. О. Винокур и В. В. Виноградов.

Часть первая СТИХИ И ПОЭЗИЯ

Глава первая МОЖНО ЛИ ВЫУЧИТЬСЯ ПИСАТЬ СТИХИ?

В начале нашего столетия из года в год издавались книги, обещавшие научить писать стихи каждого желающего. Вот, например, одна из них:

Полная школа выучиться писать стихи. Сборник примеров и упражнений для самоизучения в самое короткое время и не больше как в 5 уроков сделаться стихотворцем. В двух частях. Составил С. С. Будченко, дополнил Н. Е. Горный. Издание 4‑е, переработанное и дополненное. Москва, 1914.

Поразительное по безграмотности заглавие говорит само за себя. Выходили и другие книги этого типа:

Как научиться писать стихи. Составил Ямб Хореич. СПб., 1908.

Л. Д. Кранц. Путь к славе. Как стать поэтом? Москва, 1915.

Рекламные обещания подобных авторов могли увлечь, конечно, только невежественных и легковерных людей. Дело, однако, не только в этом. Дело в том, что вообще нельзя научить человека писать стихи, если вкладывать в это слово его полный и подлинный смысл, если иметь в виду не рифмованные фразы, а произведения поэзии.

Уместно привести здесь слова Грибоедова о роли мастерства, о месте "искусности" в поэзии. Прежде стоит только напомнить, что Грибоедов прекрасный лирический поэт. "Горе от ума" как бы заслонило от многих читателей эту сторону его творчества. Но такие стихи Грибоедова, как "Прости, отечество!", "Хищники на Чегеме", "Там, где вьется Алазань", "Восток", принадлежат к выдающимся образцам русской лирики. Вот характерные строки из стихотворения о Кавказе, написанного около 1820 г. и предвосхищающего лермонтовскую лирику:

Друг и литературный соратник Грибоедова, замечательный поэт Павел Катенин писал ему, что в его поэзии "дарования более, нежели искусства". Грибоедов отвечал Катенину: "Самая лестная похвала, которую ты мог мне сказать, не знаю, стою ли ее? Искусство в том только и состоит, чтоб подделываться под дарование, а в ком более вытверженного, приобретенного потом и сидением искусства... в ком, говорю я, более способности удовлетворять школьным требованиям, условиям, привычкам... нежели собственной творческой силы, — тот, если художник, разбей свою палитру, и кисть, резец или перо свое брось за окошко... Я как живу, так и пишу свободно и свободно"^[1].

Грибоедов противопоставляет "искусство" (мы бы сказали теперь "мастерство" или "искусность") и "дарование", "творческую силу". Так же сделал и Пушкин, говоря об одном посредственном стихотворце: "В нем не вижу я ни капли творчества, а много искусства"^[2].

Нам придется еще не раз обсуждать здесь соотношение творчества и мастерства, дарования и искусности. Но и теперь, в начале нашего разговора, нельзя не остановиться на этой проблеме.

Нередко говорят, что поэтами рождаются и, следовательно, никакое обучение, никакие сознательные усилия не помогут человеку стать поэтом. Это и верно и неверно. Верно потому, что, без сомнения,