Приятно увидеть тебя снова. Почему ты не выстрелил мне в спину? У тебя же была отличная возможность. И почему не стреляешь в живот? Неужели ты так постарел?

БАЛАНСИРОВКА НА КРАЮ ПРОПАСТИ

Пелон улыбнулся. Маккенне сразу захотелось, чтобы он этого не делал.

– Знаешь, – ответил бандит, – я бы не сказал. Хотя, конечно, теперь я старше, чем в нашу последнюю встречу. Но ведь ты тоже постарел, Маккенна…

– Естественно, – пожал плечами старатель. – Хотя, только вино со временем становится лучше. Так почему ты меня не пристрелил?

– На то есть причина.

Маккенна кивнул, намеренно затягивая разговор, чтобы оценить ситуацию и посмотреть, что он может сделать.

Он знал Франсиско Лопеса, по прозвищу Пелон в течение одиннадцати лет. Это был полуапач, полумексиканец – метис из Монты, длинного необычайно красивого горного хребта, тянущегося в Мексику с югозапада Соединенных Штатов. В сердце Пелона жила двойная ненависть к белым, унаследованная от обеих родительских составляющих. Свою ненависть он превратил в профессию, только ею жил; был только ей предан. Из этого Маккенна сделал вывод, что товарищи по оружию, избравшие Пелона вожаком, должны разделять его неприятие людей со светлой кожей. Бросив одинединственный взгляд в их сторону, Маккенна понял, что его худшие опасения полностью подтверждаются; двое бандитов были мексиканцами, трое – апачами. Все они казались разбойниками по призванию и одеты были соответственно ремеслу: мягкие сонорские легины, кожаные патронташи крестнакрест на вылинявших хлопчатобумажных рубашках, на головах либо сомбреро величиной с тележное колесо, либо яркая индейская повязка. Каждый вооружен винтовкой и двумя револьверами.

– Думаю, – наконец проронил Маккенна, – что у тебя действительно есть причина не убивать меня сразу. И могу догадаться какая.

Последнее предложение повисло в воздухе. Высказанное на изысканном испанском, оно привлекло внимание Пелона, который с удовольствием оценил возникшую паузу. В течение некоторого времени они с Гленом Маккенной заново примерялись друг к другу, вспоминая старое, стряхивая пыль с прежних оценок.

К удовольствию Пелона Маккенна все еще не расстался со своей рыжей бородой, а его дружелюбные голубые глаза все так же чисто сияли на лице. Изящные манеры и мягкий взгляд, совершенно неуместные в этих диких краях, все так же неприятно поражали воображение. Если Маккенна и прибавил в весе, то Пелону не удалось разглядеть, в какой именно части тела скрывается жирок. Белый был строен и узок в бедрах, а в плечах – широк и мускулист. И в тридцать лет белый старатель остался тем же спокойным, острым на язык человеком, каким был в двадцать. Правда, его восточное происхождение и образование за прошедшее время здорово иссушила и выветрила эта проклятая земля, но тем не менее Пелон почти физически ощущал ту громадную пропасть, которая отделяла его от стоявшего перед ним и ждущего ответного хода шестифутового гиганта.

Со своей стороны Маккенна видел сорокалетнего мужчину широкого как сверху, так и снизу. От плоских, повернутых носками внутрь ступней, до жирной макушки Пелон был воплощением самого жуткого зла, какое встречалось Глену в жизни. Пелон, на что указывало его прозвище, был редкостной особью среди своих сородичей – совершенно лысым мужчиной. Неимоверный череп с толстой, кряжистой шеей, жирные морщины и уши размером в хорошую плошку придавали ему вид темной приземистой горгульи, вырезанной из пустынной скалы. Грубые черты лица, нос, одновременно перебитый и укороченный «розочкой» винной бутылки, рот, перекошенный многочисленными шрамами и обнажавший зубы в постоянной, бессмысленной ухмылке, массивная, выдающаяся вперед нижняя челюсть, – все это придавало лицу выражение неизбывной жестокости, что в отличие от обезоруживающей кротости Маккенны ясно указывало на характер этого человека и род его занятий.

Пелон казался полной противоположностью Маккенны. Он не имел ни церковного, ни мирского образования. Неграмотный, невежественный, оскверняющий все и вся, он, кроме денег, ничем не интересовался и постепенно скатывался ниже самого низкого уровня никчемушности. И все же оставалось в пресловутом бандите чтото хорошее, какоето воспоминание о нормальных, здоровых привычках и чувствах, которые со временем были порушены, оболганы и осмеяны в том мире, в котором он жил; этимто скудным намеком на былую порядочность и намеревался воспользоваться в своей защите Маккенна.

– Тебе не кажется, Пелон, – начал белый вежливо, – что для сегодняшней беседы мы выбрали чересчур благородный тон? Давай просто отметим, что ни ты, ни я почти не изменились. Что возвращает нас к моему вопросу: почему ты меня не пристрелил? И почему не делаешь этого сейчас? Мадре! Может быть, ты всетаки изменился?

– Ничего подобного, – откликнулся бандит. – Можешь не сомневаться, когда придет время, ты все получишь сполна. Даю слово. Но нам пока необходимо разобраться с телом этого мертвого апача, что лежит у твоих ног.

Упоминание об Эне застудило улыбку Маккенны. Теперь он понял, что появление бандита в ЯкиСпринг было неслучайным. Спокойный взгляд, которым он окидывал стоящую перед ним компанию, оледенел.

– А в чем, собственно, дело? – спросил Глен.

Бандит тяжело посмотрел на него.

– Ты прекрасно знаешь, в чем. Мы пришли сюда по той же, что и ты, причине: выслеживали этот мешок с костями. Так что не беси меня. Тебе прекрасно известно, что семейка этого старика хранила тайну Снотаэй.

Маккенна кивнул, выдавив безразличное восклицание.

– Точно так же, как и любой другой индейский клан в этих проклятых Богом землях. Мой, твой, кланы твоих товарищей – все хранят этот идиотский секрет. Тайну Снотаэй можно купить в любой сонорской кантине, любом аризонском салуне.

Пелон ответно кивнул, взведя курок ружья.

– Чего у меня никогда не хватало, так это терпения. Сосчитаю до трех, а может до четырех, а потом выстрелю.

Маккенна знал, что так он и сделает. А если не он, то ктонибудь из его пятерых зверюг, также взведших курки винчестеров и двинувшихся вперед. Но старатель все еще не был уверен в том, что в точности понял причину злости Пелона, а отсутствие в руках оружия не позволяло ему спорить с бандитами. Его «спенсер» торчал из седельной кобуры в тридцати футах от него. Таким образом, единственным средством защиты была мескитная ветка, которую он отломил, чтобы дать старому Эну. Мысль о том, что ему придется обороняться колючей палкой, заставила его лицо перекоситься в злобной усмешке, но она же и принесла ему надежду на спасение.

– Хорошо, – сказал