пальцев взъерошил светлую шевелюру моего нового приятеля. Волосы у него оказались жестковатыми, однако вполне приятными на ощупь. Упругие завитки, похоже, дар природы, а не творение куаферского искусства.

— …Или кого-то, согласного терпеливо выслушивать ваши излияния? Человека, который вам ничем не обязан и которому вы ничем не обязаны, который не знает ничего о вашей прошлой жизни и который согласен принимать вас таким, каков вы есть? Кстати, каковы вы на самом деле, Станислав фон Штекельберг? Расскажите, мне интересно.

Теперь я целиком запустил ладонь в растрепанную гривку Стиви, перебирая густые пряди на затылке. Он подавил очередной вдох и каменно застыл. Словно не мог поверить, что к нему относятся ласково. Как же обращается с этим крайне впечатлительным и нервным, словно породистая лошадь, созданием пан Мартиниц? В приказном порядке? Судя по портрету-миниатюре, этот человек вполне способен одним взглядом принудить окружающих выполнять любые свои желания.

В окно ударил порыв дождя, перемешанного со снежной крупой. Мелкие стекла жалобно звякнули. Штекельберг вздрогнул и нерешительно поднял голову. Отсветы пламени в камине выхватили чуть расширенные серые глаза, сжатые в одну линию губы и напряженные очертания скул. Мне почему-то захотелось, чтобы из этих зрачков хоть на сегодняшнюю ночь исчезло тревожно-испуганное выражение — будто человек живет в постоянном ожидании удара из-за спины.

— Стиви? — как можно мягче окликнул я. — Поговори со мной. Впрочем, если тебе хочется — молчи.

Ладонь потихоньку спустилась ниже, с затылка на шею и острые выступы ключиц, скрытых широким кружевным воротником рубашки.

— Весной мне исполнится двадцать три, — внезапно произнес молодой человек, отводя взгляд и судорожно выталкивая застревающие в гортани слова. — Я родился в Богемии, последние три года живу в Праге. Если выставят из Градчан, будет некуда вернуться.

— Почему? — я медленно, не нажимая, провел рукой вдоль позвоночника Станислава — вниз, до стянутой широким ремнем талии, потом наверх, опять вниз и снова наверх. Льняная ткань собиралась в мелкие складки, под ними ощущалась шелковистая, болезненно-горячая кожа. Это ни с чем не сравнимое чувство предвкушения, обманчивой недоступности и осознание собственной распущенности… Признаться, я бы с удовольствием вел иной, более добропорядочный образ жизни, но обстоятельства вынудили меня стать таким. Хочешь чего-то добиться — используй любые возможные средства. Брезгливость, чистоплотность, наставления морали, страх, неловкость — смело гоните их на задворки разума. Цель оправдывает средства.

Не будучи особенно хорош собою, я с удивлением выяснил, что внешняя красота чаще всего не имеет особого значения. Важен смутный ореол вседозволенности, легкой порочности, готовности сыграть любую роль и поддержать любую предложенную забаву, пусть она ни в коей мере не заслуживает названия «пристойной». Вначале я научился распознавать эту тускло мерцающую ауру у других, потом смирился с тем, что она присутствует у меня самого. Пан Штекельберг по молодости лет пока не научился извлекать выгоду из своего темного очарования, а оно в нем имеется. Причем с избытком.

— Так… — Стиви поспешно и неловко сглотнул, по-прежнему избегая смотреть на меня. Рассудок еще подчинялся его требованиям, но плоть явно изменяла — я чувствовал, как узкая сильная спина вкрадчиво прогибается под касающимися ее пальцами. — Так получилось… Матери я почти не помню… Отец умер лет десять назад, оставил долги и затянувшаюся тяжбу с соседями… До моего совершеннолетия назначили управляющего… Он… Казалось, он был честный человек… Просто не без слабостей… Показал… научил, вроде в шутку… Знакомил с молодыми людьми из хороших семей… Собирались у кого-нибудь в поместье, занимались, чем хотели, пили, охотились… было весело… Слово за слово, знаешь, как бывает? Поначалу кажется — вроде неприлично так делать, потом думаешь — пропади оно пропадом, живем один раз, надо пользоваться моментом… Кто-то пустил слух, от меня все отвернулись, процесс завершился не в нашу пользу… Я понял, что остался один. Красивый испорченный мальчишка благородного происхождения без гроша в кармане. Мне было семнадцать… или восемнадцать, не помню точно… Из милости приютила дальняя родня — не то приживал, не то сиротинушка на дармовых хлебах. Хожу на задних лапках, умильное зрелище представляю. Гости наедут, кто-нибудь обязательно украдкой многозначительно потреплет по заднице или начнет тискать в темном углу, особенно когда напьются… Вечно эти трясущиеся руки, упорно лезущие ко мне в штаны, будто там невесть что спрятано… Не выдержал, удрал. Связался с вагантами, год шлялся по Моравии, вроде стал походить на человека. Присоветовали сунуться в Прагу, в Университет. Не прошел, срезался на экзамене… Бреду через Карлов мост, сам не знаю, куда, и такое настроение — хоть в Влтаву вниз головой кидайся…

Пока Штекельберг говорил (горячечный монолог отчасти походил на исповедь — на поверхность всплывали наверняка тщательно скрываемые даже от себя самого воспоминания и признания), мне удалось беспрепятственно и почти незаметно осуществить задуманный сложный маневр: вытянуть его рубашку из-под ремня.

— И что случилось потом? — я хотел двух прямо противоположных вещей: дослушать повесть и как можно скорее избавиться от мешающих кружевных тряпок. Чтобы отвлечься, пришлось вернуться к успокаивающей игре с волосами. Тут меня ждал приятный сюрприз: Стиви запрокинул голову и, не прерывая рассказа, по-кошачьи потерся затылком о подставленную ладонь.

— Случай. Великий случай, правящий миром. Караульные, охраняющие мост, решили, что очередной проигравшийся вдрызг юнец восхотел покончить жизнь самоубийством. В сущности, они были недалеки от истины… Меня задержали, не предъявляя обвинения, и, как лицо дворянского сословия, сунули в Далиборку — ждать разбирательства. Для меня не имело значения, что происходит вокруг. В глубине души я смирился с любым исходом…

Зацепив согнутым пальцем подбородок Станислава, я заставил его поднять голову, так что договаривать ему пришлось, поневоле глядя мне в глаза.

— Башня Далиборка входит в Градчаны, и следующим днем с еженедельным кратким визитом явилось высокое начальство. В числе прочих заключенных его светлости господину Мартиницу представили неизвестного молодого человека, пытавшегося разрешить свои проблемы не самым лучшим способом. Дальше продолжать?

— Ты счастливчик, пусть и не желаешь признавать этого, — я сумел податься вперед быстрее, чем Стиви отпрянул. Вдобавок моя кисть