хорошо он укреплен. Конан тогда заспорил, утверждая, что здесь, на землях врага, в столь непосредственной близости от их цитадели, было бы опасно дробить отряд — ведь в любой момент они могли подвергнуться нападению превосходящих сил противника. Но никто не стал слушать молодого варвара; что касается Ньорда, то тот просто посоветовал юнцу придержать язык. Потом, вероятно, почувствовав, что не совсем справедливо обошелся со своим молодым соратником, вождь взял его с собой на охоту.

Гонцы с известиями от Эгиля уже давно должны были возвратиться к отряду, и теперь их отсутствие сильно тревожило Ньорда. Сейчас ему уже казалось, что не стоило отмахиваться от советов молодого киммерийца; в конце концов, и у юношей бывают дельные мысли. Основной же причиной беспокойства вождя было то, из-за чего он привел свою дружину в гиперборейские земли. Половину луны назад работорговцы из Гипербореи, с кроваво-красными эмблемами Халоги на черных плащах, похитили его единственную дочь Ранн, совсем юную девушку; и Ньорд собрал своих людей, желая освободить ее из плена.

При одной только мысли о судьбе дочери предводителя асов пронизала холодная дрожь. Было хорошо известно, что гиперборейские колдуны владеют страшной магией, а сама повелительница Халоги, о которой поговаривали, что она продала душу силам зла за вечную молодость, славилась изощренной жестокостью; в Асгарде называли эту ведьму не иначе как Черная Смерть.

С трудом взяв себя в руки, Ньорд, внешне спокойный, сказал Горму:

— Мясо пусть запекут в углях — не стоит рисковать, разжигая большой костер. И пусть люди не мешкают с ужином — мы выступаем, как только стемнеет.

На душе у предводителя асов было тяжело.

II

В течение всей ночи дружина светлобородых рослых северян бесшумно, подобно волчьей стае, пробиралась по припорошенным снегом гиперборейским холмам. Дорогу освещали только мерцающие звезды, но через некоторое время от земли поднялся плотный туман, сквозь густую пелену которого не была видна даже взошедшая луна. Невзирая на то, что туман не позволял разглядеть пальцы вытянутой руки, воины Ньорда пробирались вперед, стараясь придерживаться любого прикрытия, будь то непроходимый бурелом или раскиданные тут и там по болотистой местности большие валуны. Халога считалась хорошо укрепленной цитаделью, и, вне всякого сомнения, стражи стояли не только на его стенах, но и обходили дозором дальние подступы к крепости. Если отряд асиров обнаружат, все будет кончено — и быстро! Ньорд прекрасно знал, что успех ему может обеспечить только внезапность нападения.

Когда асы наконец достигли укрепленного замка, туман чуть рассеялся. Халога, мощная цитадель, была воздвигнута на холме в центре небольшой долины; ее высокие стены поднимались в сумрачное небо, тяжелые врата были укреплены по бокам каменкой кладкой. Окна-бойницы зияли только на верхних этажах башен, а ниже, на отвесной поверхности стен, чернели лишь узкие проемы, сквозь которые можно было лишь метнуть стрелу да ударить копьем.

Взять эту крепость штурмом будет нелегко, очень нелегко, — пронеслось в голове Ньорда. И еще его неотступно преследовала мысль о пропавших людях Эгиля, исчезнувших, как сухие листья в лесу.

«Скоро рассвет, — подумал вождь. — Придется потерять еще один день, снова дожидаясь темноты. Вряд ли эти потомки вонючих хорьков потеряют осторожность, вряд ли они опустят мост надо рвом или поднимут решетку на воротах…»

— Эй! — окликнул он одного из своих воинов, беглого рыжебородого раба из Ванахейма — страны, лежавшей на запад от Асгарда. — Передай парням: дальше двинемся лишь вечером, а пока они могут отсыпаться. Только плащи пусть припорошат снегом, чтоб днем нас не заметили со стен. На первой страже — люди Трора Железной Руки.

Потом Ньорд и сам упал на землю, поплотнее закутавшись в свой меховой плащ. Сон долго не шел к нему, а когда все же удалось забыться, сновидения были беспокойными и тревожными, полными кошмаров и отчетливого предчувствия страшной беды.

* * *

А Конану заснуть так и не удалось. Молодой киммериец скрипел зубами, никак не мог забыть нанесенную ему обиду. Конечно, Ньорд — вождь, а он, Конан, еще молод, но уж выслушать-то до конца его ведь могли?! Здесь, в Асгарде, он все время чувствовал себя чужаком, хотя этим испытанным во множестве боев светловолосым воинам уже не раз представлялась возможность оценить его силу, ловкость, умение владеть оружием; как и они, он умел молча и спокойно переносить тяготы и лишения похода, как и они, умел голодать и не спать ночами, мог выследить и зверя, и человека. Кое-кому их асов пришлось испытать на собственной шкуре и крепость его кулаков — когда его слишком уж задирали, юный киммериец дрался, как злобный волчонок, и несколько раз его с трудом отрывали от уже сбитого с ног соперника. Но все равно он был чужаком! Вот если бы он совершил что-то необыкновенное, по-настоящему героическое… тогда его, наверно, наконец сочли бы своим!

Киммериец внимательно смотрел на высившийся перед ним замок. Крепость казалась ему совершенно неприступной, неподвластной ни времени, ни людям, ни богам. Конан родился и вырос в горной стране и с младых лет ловко, как белка, лазал по скалам; но в камне всегда можно было найти трещины или выступы, за которые удалось бы зацепиться пальцами. Стены же Халоги, насколько было видно зорким глазам киммерийца, были гладкими, как стекло, без малейших промежутков меж каменных глыб, и вскарабкаться на них могла разве что ящерица. А вот бойницы… Их нижний ряд был расположен на высоте примерно в три человеческих роста — так находящимся за ними лучникам удобнее целиться в приближающегося врага. Добраться до них можно, но вот пролезть внутрь… Они были слишком узки, и ни один из рослых широкоплечих асиров через них не протиснется. Но он, Конан, куда более худощав и гибок…

Когда рассвело, воины ньордовой дружины испытали жестокое потрясение. Лучи восходящего солнца осветили стены крепости, и то, что они увидели там, повергло асиров в бессильную ярость, в смятение и гнев.

Так что когда обнаружилось, что куда-то исчез молодой киммериец Конан, Ньорд не придал этому значения — да и стоило ли думать о киммерийце, когда на крепостной стене, привязанные к столбам с перекладинами, еще живые, висели разведчики Эгиля — все тридцать человек!

Рядом с ними стояла, кривя в презрительной усмешке алые губы, владычица Халоги Вамматар, прозванная Черной Смертью. Холодный зимний ветер развевал ее распущенные белокурые волосы, свободные белые одежды не скрывали очертаний гибкого стройного тела, в глазах горело торжество.