староста Устин и два незнакомых человека с черными бородами. Ребята хотели спрятаться, но староста увидел их и крикнул:
— Эй, сорванцы! Сюда!
Тимошка, Ким и Василий подошли.
— Бросай дрова, — хмуро приказал староста.
Немецкий переводчик, сидевший в стороне, сказал что-то старосте, и тот поднял с земли саперную лопату, сунул ее Тимошке.
— Яму копать будете, — сказал он.
— Не буду, — ответил тихо Тимошка.
Староста размахнулся и ударил Тимошку в лицо. Ребят силой заставили рыть яму. Они вырыли ее неглубокую, в пояс, и немцы приказали кончать работу.
— Тикайте, — бросил староста. — Да живо! И не оглядывайтесь.
Ребята уже за бугром услышали две короткие очереди.
А на другой день узнали от взрослых, что Устин поймал двух красноармейцев и немцы их расстреляли. Говорят, Устин жалел, что третий сбежал. Это и был лейтенант Свиридов.
Через несколько дней после расстрела десяти маленьких патриотов началось наступление Советской Армии. Немцы бежали. Староста Устин, чувствуя свою вину перед Советской властью, решил скрыться из хутора: авось, фашисты возьмут и его с собой. Он собрал свои пожитки, погрузил на телегу и под вечер выехал из хутора.
Староста направился в Калач. В это время одна из наступающих частей прорвалась к станции Ляпиче-во и отрезала фашистов от Дона. Устин не успел и десятка километров проехать, как его настигли красноармейцы.
Бойцам он сказал, что едет домой с соседнего хутора, «немцы разорили, супостаты проклятые».
Но вдруг к старосте подошел старший лейтенант и зорко посмотрел ему в лицо. Глаза Устина забегали. Офицер схватил его за воротник.
— Перекрасился, змея!
Устина доставили в хутор. Оказалось, что старосту узнал Свиридов, которого он выдал вместе с его двумя друзьями. Возмездие настигло предателя.
Тогда же, зимой, был в Вербовке суд. Заседание проходило в старом колхозном клубе. Окна были выбиты, их наскоро заколотили досками. Стоял сильный мороз, но клуб был переполнен.
Милиционеры ввели Устина. Он шел, не глядя на своих земляков, низко наклонив голову. Лицо его было серым, осунулось за одну ночь. Шел, заложив руки за спину, вздрагивал при каждом слове.
В зале стоял гул.
— Изменник!
— Немецкий холуй!
— Выродок!
Словно тяжелые камни, летели в Устина эти слова. И он все ниже гнулся под ними.
Начался допрос свидетелей.
Вышел Филипп Дмитриевич. Стоял и сжимал кулаки. Лицо было бледным. Тихо сказал:
— Что говорить, граждане судьи, подлый он человек…
Устин не отпирался.
— Почему вы оказались в хуторе в то время, как должны были находиться на фронте?
— Хотел зайти домой ненадолго. Повидать своих.
— А почему не вернулись в часть?
— Думал, разбили немцы.
— Дезертир! — крикнул кто-то из зала.
— Слышите?
Устин молчал.
— В полицию вы сообщали о ребятах?
— Значит, действовали сознательно?
Молчание.
— Понимаете тяжесть своей вины?
…Потом судья прочитал приговор. И многие вспомнили последние слова Аксена перед расстрелом: «Придут наши, гад, ты еще поплатишься»…
Много времени пролетело с той поры. Волны Цимлянского моря перекатываются над лесом, в котором был склад Аксенова гарнизона и шалаш командира. Подальше в степь, на крутой берег Донской Царицы переехала Вербовка, но и здесь успела уже обрасти зелеными садами. Постарела школа, в которой учились ребята: посерели под ветрами и дождями ее стены, и сама она как-то вросла в землю.
Много пролетело времени. Но люди помнят маленьких героев. Выросли новые ребята, они поют новые песни и каждый год приносят на братскую могилу юных бойцов полевые цветы. И клянутся быть верными сынами нашей Советской Родины.