собой, - размышлял он. - Ну, еще, скажем, дефицитные товары, когда и где появятся. Об этом тоже надо спросить. Да, вот еще, про изменения цен, вдруг что подорожает. И не забыть бы разведется дочка с этим оболтусом или нет? Что-то у них недружно последнее время. Может, еще не поздно его по общественной линии...

На даче, не открывая дом, Петр Егорович прошел прямо к сараю с инструментами, он же служил мастерской, и, вытащив шарик из кармана, встал у верстака. Покатал горошину по ладони и как можно мягче сказал:

- Ты... это, не сердись за вчерашнее. Сгоряча я. Давай по-хорошему. Ты мне - номера, я тебя - обратно в гнездо. И разойдемся миром. Значит так, последний раз спрашиваю.

Шарик не отвечал. Он игриво посверкивал на солнце полированным бочком, глухой к просьбам Петра Егоровича.

"Может, испортился?" - испугался Петр Егорович.

- У Аверьяна Михайловича жена молодая, - быстро проговорил он. Так как, изменяет она мужу или нет?

- Не изменяет, - живо отозвался шарик. - Любит она его.

- Не изменяет, - огорчился Петр Егорович. - А какие номера в следующем...

- Ту-ту-ту... - принялся шарик за свое.

- Что ж, - мрачно сказал Петр Егорович, - сам напросился.

Он некрепко пока зажал шарик в здоровенные слесарные тиски и, взявшись за ручку, с надеждой спросил:

- Так какие...

- Ту-ту-ту...

Петр Егорович прикрутил тиски покруче.

- Ту-ту-ту...

- Вот тебе, вот, - свирепо приговаривая, Петр Егорович все сильнее и сильнее сжимал тиски. - Вот!

- Крак!!

Винт тисков не выдержал и сломался, шарик выпал на верстак и покатился к краю, но Петр Егорович прытко накрыл его ладонью.

- Боже ж ты мой! - почти простонал он, глядя на такой ценный и такой бесполезный в его руках предмет. - За что ж ты меня так, а? О чем же тебя спросить, проклятого?

Он помотал головой и начал задавать вопросы быстро, как следователь на допросе, желающий запутать внимание допрашиваемого и заставить его проговориться.

- Снимут наконец нашего начальника отдела по моему письму или нет?

- Не снимут. Через полгода замдиректора института будет.

- Цены на сахар повысятся?

- Ни на копейку.

- 0-о! Зачем же я набрал-то его столько!

Петр Егорович забегал вдоль верстака, держа говорящий шарик на ладони, словно уголек.

- Ну хорошо. Выберут меня на будущий год председателем дачного кооператива?

- Не выберут. Все знают, что ты только о своем водопроводе заботишься, а до других тебе дела нет. Аверьяна Михайловича выберут.

- Опять Аверьяна! - заорал Петр Егорович. - А мне опять шиш! Ах, ты...

Он выскочил из сарая и, продолжая держать шарик на вытянутой ладони, словно тот и вправду жег ему руку, побежал к колодцу, оставшемуся на участке еще от прежних, деревенских, хозяев.

- Я тебе покажу Аверьяна!

- Ты погоди горячиться, - уговаривал его, подлетая при каждом шаге, шарик. - Ты еще что-нибудь спроси. Для человечества.

- Для человечества! - совсем уже ужасающе взревел Петр Егорович и швырнул шарик в квадратную дыру колодца.

Он успел еще склониться над срубом, придерживаясь за гнилые бревна, и заглянуть внутрь, прежде чем шарик достиг глубокой воды. Икринкой мелькнул он в почти черной толще, блеснул напоследок серебристой искоркой и пропал из виду. Лишь только четкие правильные круги разбегались далеко внизу, лишь только холодом и сыростью тянуло в лицо Петру Егоровичу.

Мгновение спустя до него дошло, что он натворил. Петр Егорович схватил резко брякнувшее при этом цинковое ведро, занес руку над колодцем, чтобы сбросить ведро в глубину, подхватить говорящий шарик и вытащить его наверх, но вдруг передумал, спокойно поставил ведро не землю и пошел к дому. При этом он бубнил себе под нос:

- Эх, про соседских пчел не спросил. Сдохнут они, наконец, или нет?