вполне объясним: мы стоим тремя ступенями ниже зеленых на хроматической шкале и обязаны им подчиняться. Но, несмотря на это, мы первенствуем в старинной цветовой схеме «красный — желтый — синий». Красные неизменно входят в состав сельских советов, что не разрешено зеленым из-за их неполноценного статуса: зеленый — смесь желтого с синим, не более того. Это дико их бесит. Вот скромным оранжевым — тем все равно, они принимают свою судьбу добродушно, даже с юмором. А зеленые так и не могут отделаться от чувства, что к ним относятся несерьезно. Все очень просто: ведь их цвет — это цвет растительности, и они полагают, что их роль в Коллективе должна соответствовать доле зеленого цвета в природе. Только синие могли бы соперничать с ними в количественном плане, так как за ними — небо, но чистое небо видишь не всегда, и если оно покрыто тучами, понимаешь, до чего безосновательны претензии синих.

Но зеленая дама отдала мне приказание не только из-за моего цвета — под моим красным кружком виднелся значок «Ищу смирения». После стычки с сыном верховного префекта мне велели носить его в течение недели. Возможно, зеленая не пожелала заметить другой мой значок — «1000 баллов», очень престижный. А может, ей просто захотелось джема.

Я взял джем в буфете, с почтительным кивком подал его зеленой и вернулся к своей открытке. На ней был изображен старый каменный мост в Гранате; легкая синева неба стоила лишних пяти цент-баллов. За десять цент-баллов я получил бы открытку с зеленой травой, но моя будущая невеста Констанс Марена, которой и предназначалась открытка, называла пестроту вульгарной. Ее родичи — старая цветовая аристократия — придерживались вчерашних взглядов на цвет, везде предпочитая приглушенные тона, хотя и могли выкрасить свой дом в самые яркие оттенки. Впрочем, для них много что было вульгарным, в том числе и род Бурых — выскочки, nouveau couleur, с их точки зрения. Поэтому я был лишь «будущим женихом». Отец договорился об этом «полуобещании», то есть Констанс имела на меня преимущественное право. Я едва не получил такого же права — все сорвалось в последний момент. Но так или иначе, сделка была выгодной — хотя мое семейство отделяло от серых всего три поколения, меня считали в достаточной мере старокрасным. А потому к нашей полупомолвке не следовало относиться несерьезно.

— Пишешь Рыбьей Морде? — с улыбкой спросил отец. — Вряд ли она забыла тебя так скоро.

— Да, — согласился я. — Но все же, несмотря на имя,^[4] верностью она не отличается.

— A-а. Роджер Каштан уже вьется вокруг нее?

— Как муха вокруг тарелки с медом. Не называй ее Рыбьей Мордой, пожалуйста.

— Масла, — велела зеленая, — и пошевеливайся на этот раз.

Мы закончили завтракать, наскоро упаковали вещи и спустились к стойке. Отец стал объяснять носильщику, что наши чемоданы нужно отнести на вокзал.

— Чудесный день, — заметил, пока мы оплачивали счет, мужчина за стойкой — худощавый, с прекрасно вылепленным носом и одним ухом.

Потеря уха была обычным делом — они отрывались с пугающей легкостью. Необычным было то, что этот человек не позаботился вернуть ухо на место, хотя что тут сложного? Еще любопытная деталь: он носил свой синий кружок высоко на лацкане пиджака — этот негласный, но широко распространенный условный знак намекал, что за особую плату его носитель улаживал разные вопросы. И действительно, накануне вечером нам на обед подали раков, а он не отметил это в рационной книге. Это стоило нам половины балла, завернутого в салфетку и незаметно переданного по назначению.

— Каждый день чудесен, — приветливо откликнулся отец.

— Точно, — весело подтвердил тот.

Мы обменялись дежурными фразами: насчет отеля, что он чист и умеренно комфортен, и насчет нас, что мы не роняем репутации заведения, умеем вести себя за столом и не горланим в общественных местах. После этого служащий отеля спросил:

— Далеко собрались?

— В Восточный Кармин.

Поведение синего внезапно изменилось: он странно поглядел на нас, вернул наши книжки с баллами, пожелал приятного и спокойного времяпровождения — и тут же повернулся к другому клиенту. Мы вручили чаевые носильщику, еще раз проверили время отхода поезда и направились к первому из пунктов нашего маршрута.

— Гм, — хмыкнул отец, глядя на плохо нарисованную карту, после того, как мы отдали десять цент-баллов и очутились внутри ветхого, но чистенького домика. — Ничего не понимаю.

Плохо нарисованная карта, возможно, не волновала воображение, но полностью оправдывала свое наименование.

— Может, потому, что она пережила Дефактирование? — предположил я.

Карта была не только загадочной, но и невероятно редкой. Кроме геохроматической карты Прежнего мира в настольной игре фирмы «Паркер» то была единственная карта, составленная до Явления. Однако древность экспоната не делала его интересным. Мы какое-то время пялились на выцветшую бумагу, надеясь, что наше понимание, пусть и неправильное, перейдет на более высокий уровень. И потом, жалко было заплаченных денег.

— Чем дольше и пристальнее мы на нее глядим, тем больше получаем за ту же плату, — объяснил отец.

Я захотел было спросить у него, сколько нужно смотреть, чтобы нам еще остались должны, но не стал. Наконец он убрал свой путеводитель, и мы снова оказались под теплыми лучами солнца, чувствуя, что нас попросту обобрали на десять цент-баллов. Однако мы написали благодарственный отзыв: экспонат оказался посредственным, но музейщики-то были ни при чем.

— Папа…

— Да?

— Почему тот человек в отеле так странно повел себя, услышав про Восточный Кармин?

— Жизнь во Внешних пределах, как считают, отличается асоциальной динамикой, — ответил он, немного подумав, — и некоторые полагают, что обилие событий может породить прогрессистские настроения, а это поставит под угрозу Стабильность.

То была дипломатичная, но очень мудрая и провидческая реплика. Я не раз возвращался к ней мыслями в последующие дни.

— Хорошо, но что думаешь ты? — настаивал я.

Отец улыбнулся:

— Я думаю, что нам надо осмотреть Мемориал Оза. Даже если он уныл, как магнолия, то все равно это в тысячу раз занятней плохо нарисованной карты.

Мы зашагали к музею по шумным улицам Граната, с их теснотой, суетой и нечистотой, изнемогая от жары. Вокруг было множество людей, готовых удовлетворить ваши каждодневные нужды: сутенеры, продавцы воды и пирожков, рассказчики историй, умельцы, определяющие вес на глазок. В лавках по обе стороны улицы шла коммерция посерьезнее: их занимали сапожники, портные, продавцы всякой утвари, вычислители, готовые мигом что-нибудь