Они пошли к дому.
- И мой следующий сеанс связи, - сказала Ивик.
- И твой следующий сеанс, - согласился Кельм, - все-таки я думаю, не стоит тебе выходить в приморье. Там посты из-за Северного атрайда.
Они поднялись, держась за руки, на крыльцо. Кельм приложил палец к замку. Потом обнял Ивик за плечи. И так, сплетясь, они вошли в мягкий домашний полумрак вдвоем.
И дверь закрылась за ними.
Вечером Ивик сидела за эйтроном в своей квартирке, у окна, глядя в темноту, сверкающую многоэтажными огнями, линиями эстакад, бортовыми огнями и звездами. Она то смотрела задумчиво в эту горящую тьму, то переводила взгляд на экран, и пальцы тогда начинали свой неуловимо легкий бег по клавишам.
Что она знала о будущем? Когда так самонадеянно собиралась писать о нем? Собирала материалы, продумывала, как оно может быть? Она даже считала, что видела будущее - но что она видела? Всего лишь тот же самый Дейтрос, тех же людей, только счастливых, здоровых и сытых, не вынужденных рисковать ежедневно жизнью. Даже гэйнов она видела - такими, как есть.
Теперь она знала, что будущее не бывает функцией настоящего. Оно отличается от настоящего так, как цветок - от стебля, оно раскроется и расцветет новыми красками - или погибнет. Старое небо и старая земля, как ни милы они нам, не могут существовать вечно.
А новые мы не способны представить.
Не способны. Но Ивик была гэйной. Она привыкла отвечать на вызовы невозможности. И теперь она писала роман о будущем, представляя - непредставимое.
Теперь она делала то, ради чего только и жила, и любила, терпела, сражалась. Она была гэйной - и она играла. Она рисовала несуществующее будущее красками, которых еще не изобрели. Неупотребляемыми сочетаниями слов. И только теперь, только в этот миг, она, гэйна, была по-настоящему счастлива.
Она больше ничего, совершенно ничего не боялась.
Она знала, что у нее все получится.
2009-2010.