цветов. На глазах у них были шоры, на спинах — тяжелые шерстяные попоны. Лошади выглядели пыльными, как будто проводили ночи в гараже, а не в конюшне. Воняло конским потом и бензином. Остальные девочки с радостью сбежали бы по лестнице и направились в зоопарк или к фонтану, но Эльв медлила, разглядывая лошадей. Ее посещали необычные мысли. Она замечала то, что было недоступно другим. Когда она щурилась, то видела все зло мира, как и говорила королева. Как будто чернильная мгла висела между землей и небом.

Эльв видела сквозь ясное «сейчас» мрачную сердцевину «могло быть». Сумел бы кто-то из гостей разглядеть, насколько лошади усталые и исхлестанные? Большинство людей смотрят лишь на то, что прямо перед ними. Бокал шампанского. Танцпол. Кусок торта. Вот и все, что им доступно. Пределы повседневного мира.

В первый экипаж села пара молодоженов. Они гуляли под ручку. Кучер свистнул и прищелкнул языком. Натянул вожжи. Лошадь покорно тронулась с места. У нее дрожала нога.

— Это жестокое обращение с животными, — заявила Эльв.

Ее голос казался далеким. Ей хотелось отрезать кучеру руки и прибить к дереву. Именно так поступают в сказках. Злодеев наказывают, а добро и истину отпускают на свободу. Но иногда герой замаскирован или обезображен. На нем плащ, маска, или он поражен проказой. Надо заглянуть ему внутрь, в самое горячее сердце. Увидеть то, чего не видят другие.

Следующая лошадь выглядела хуже прочих, просто старая развалина. Она поднимала то одно, то другое копыто, как будто идти ей было больно. На ней была соломенная шляпа, и почему-то это казалось самым печальным.

— Не понимаю, почему ты так переживаешь из-за этих рассадников блох, — фыркнула Мэри Фокс. — Во всем мире люди умирают от голода. Многие бездомные мечтают питаться, как эти лошади.

Прекрасное лицо Эльв стало негодующим. Она покраснела и заговорила с сестрами по-арнелльски, что редко делала при чужих.

— Са bell na.

«Она ничего не знает».

— Amicus verus est rara avis,^[5] — парировала Мэри. Ее немного злило, что ее не привлекли к изобретению арнелльского. — Между прочим, это на латыни, — добавила она.

У старой лошади на губах пузырилась пена. Улица Сентрал-парк-саут гудела. Кучер щелкнул кнутом.

— Са brava me seen arra? — тихо спросила Эльв.

«Кому из нас хватит отваги поступить верно?»

— Alla reuna monte?

«Как нам ее спасти?»

Эльв была танцовщицей, Мег — прилежной ученицей, но только Клэр умела ездить на лошади. Она брала уроки в конюшне недалеко от дома. Инструктор говорил, что она прирожденная наездница. Эльв и Клэр обменялись взглядами. Они умели общаться без слов, как в машине того страшного человека. В Арнелле можно читать чужие мысли, особенно мысли сестры, твоей плоти и крови.

Кучер увлеченно болтал с соседом. Оба закурили. В воздухе висел черно-синий выхлоп несущихся мимо машин.

Эльв подошла к мужчинам.

— Прошу прощения, — заговорила она.

Мужчины обернулись и смерили ее взглядами.

Девочка что надо, просто персик.

— Вы знаете историю принцессы, которую хотели поймать враги? — спросила Эльв. Это прозвучало смешно, но она продолжала: — Принцесса убежала, но враги поймали ее коня.

Так начинались все лучшие истории — в соседней стране, в мире, полном людского предательства.

— Да ну? — Кучер лошади в соломенной шляпе поманил Эльв пальцем. — Подойди-ка поближе, расскажи.

Мужчины засмеялись. Эльв подошла на три шажка. Три — безопасное число. Три сестры, три кровати на чердаке, три плаща в шкафу, три пары туфель на полу. Эльв тошнило от запаха конского пота. Ее горло пересохло. Перед вторым кучером лежал обед. Огромный бутерброд в коричневой бумаге. Сказку о верном коне Эльв поведала мать, вечером на огороде. Это была одна из старых русских сказок, не скрывающих жестокости. «Не передумаешь? — спросила Анни. — Это очень грустная сказка». Белые мотыльки порхали вокруг палатки. Маленькие девочки спали в кроватках наверху. «Не передумаю! Пожалуйста!» — взмолилась Эльв.

— Враги сожгли коня и отделили мясо от костей, — продолжила Эльв. — Они сварили его в котле, а череп прибили к стене.

— Какая страшная история. — Второй кучер щелкнул языком.

— Подойди-ка поближе. Я тебе кое-что расскажу, — настаивал кучер ветхого экипажа. — Честное слово, тебе понравится.

Эльв холодно смотрела на мужчин, хотя ее колотило от страха. Они растерзают ее, если поймут, что она боится. Но если поверят, что она холодна как лед, то не осмелятся ее коснуться.

— Позже они обманом заманили принцессу в садовый лабиринт. Но она убежала, потому что череп заговорил с ней. «Беги! — велел он. — Беги со всех ног».

Никто не заметил, что Клэр подошла к лошади. Лошадь фыркнула от удивления и заволновалась, но успокоилась, когда девочка развернула салфетку с птифурами. В конюшне в Норт-Пойнт-Харборе лошади обожали морковку, но Клэр знала, что еще больше они любили овсяное печенье, которое она часто таскала в карманах. Старая лошадь, похоже, оценила предложенное пирожное по достоинству.

Кучер по-прежнему смотрел на Эльв, поэтому Клэр обошла экипаж и поднялась по ступенькам подножки. Она не знала, что делает, но это ее не остановило. Она думала о жестоком обращении с животными, о проступающих сквозь кожу ребрах и о том, как эти мужчины смотрели на ее сестру. Клэр впервые в жизни была столь отважной. У нее появилось отчетливое чувство, что нечто старое заканчивается и начинается новое. Возможно, поэтому ее руки дрожали. Возможно, поэтому ей казалось, что она уже совсем не та, что утром.

Клэр никогда еще не ездила в наемном экипаже, хотя в Вермонте каталась на санях, запряженных лошадьми. Прошлой зимой Анни отвезла дочерей в гостиницу на фестиваль сидра. Но все веселье испортили местные подростки, которые дразнили девочек. Заводила, тощий парень шести футов ростом, обозвал Мег уродливой сукой. Он хотел было стащить с нее шапку, но Эльв зашла ему за спину и пнула его так сильно, что он завизжал от боли и сложился пополам. «Сам ты сука!» — завопила она. Сестры бегом вернулись в конюшню, где мать ждала и гадала, куда они запропастились. Они смеялись и задыхались, воодушевленные и напуганные отвагой Эльв.

Клэр думала, что разобраться в устройстве экипажа будет непросто или даже невозможно, что ей придется попотеть, чтобы привести его в движение. Но как только она взяла вожжи, лошадь тронулась с места. Возможно, дело было в мягком подходе, а может, старая кляча поняла, что ее решили спасти. Так или иначе, она пустилась рысью, а не медленно зацокала копытами, как до того ее товарка. У Клэр кружилась голова. Ревели гудки, экипаж опасно подбрасывало вверх и вниз,