Новый мир, 2003 № 11 (Владимир Семенович Маканин) Страница 1 - Litvek

Марина Бородицкая Герб и дата

Бородицкая Марина Яковлевна родилась в Москве. Окончила ГПИ иностранных языков. Поэт, переводчик, автор лирических книг и стихотворных сборников для детей.

* * *

Листья узкие, как рыбки,

серебристые с изнанки,

глянцевые на зеленом,

весь усыпали газон.

Даже влажный запах прели —

точно запах свежей рыбы,

серебра на пестрой гальке,

чешуи на сапогах.

Но они уже не бьются

и почти не шевелятся:

яркой грудой снулой рыбы

возле ивы полегли.

Их серебряные души

затрепещут в теплых тучах,

порезвятся на просторе,

соберутся в косяки —

и умчат туда, где ждут их

с распростертыми ветвями,

где их помнят поименно,

знают каждую в лицо.

Сон

Пред небесной медкомиссией

стоит мой жалкий дух:

Зренье дрянь, неважно с мышцами,

на троечку слух.

Голый, взвешенный, измеренный —

дурак дураком,

На него глядит сощуренный

архангел-военком.

Сам воинственный, таинственный

святой Михаил

Задает вопрос единственный:

— Усердно ль служил?

— Я старался… всеми силами…

дудел… пробуждал…

Гавриила вон спросили бы —

награды не ждал…

— Ты слонялся, ты повесничал,

валял дурака,

Дрых на травке, лоботрясничал,

глазел в облака,

Высоты не взял завещанной,

не отнял у тьмы, —

Ты опять проснешься женщиной

в начале зимы.

* * *

Оказывается, можно

послать молитву по факсу

в Иерусалим:

там ее свернут в трубочку,

отнесут к Стене Плача,

сунут в щель — и порядок.

Если так, почему нельзя

просто закрыть глаза,

мысленно встать у Стены,

уткнуться лбом

в шершавые гладкие камни

и молча сказать:

Отче наш, Адонай,

Наму Амида Будда,

ради тьмы несмышленых

и нескольких просветленных —

пощади,

разожми кулак!

* * *

У тебя все схвачено, милый:

на запястье приручённое время,

ты летишь сквозь дикое пространство —

в одомашненном, на толстых колесах,

прямо в уши тебе льются звуки

дрессированного эфира,

потому что высоко во вселенной

кроткий спутник бегает по кругу.

А на мне только джинсы и рубашка,

из которых выросли дети,

и ни музыки вокруг, ни эфира,

ни штампованного железа, —

две-три строчки в уме, но их не видно,

даже книжку, погляди, я закрыла.

У тебя все схвачено, милый,

что же ты отдергиваешь руку,

не коснувшись меня, и так сердито

дуешь на ушибленные пальцы,

будто натолкнулся на преграду?

Песенка предвесенняя

Ох, подружки, удержите от греха:

Лезет в голову такая чепуха!

Огурец ли очищаешь иль морковь —

Как скаженная бежит по жилам кровь.

То ли правда молодой весны гонцы

Как послали, так и прут во все концы,

То ли жизнь, как эта зимняя пора,

Не уйдет не покуражась со двора…

Ох, подружки, ох, старушки, караул!

Мне петрушки корешочек подмигнул.

Всюду в мире небывалые дела,

В холодильнике картошка родила.

* * *

Детскую книжку дарю по привычке врачу.

Доктор, не думайте, это не умысел низкий:

Знаю, что даром не лечат, и я заплачу

По прейскуранту, а это — судьбе на ириски.

Детские книжки дарили когда-то врачам,

Учителям, воспитателям: песни да сказки,

Что рождены не от гулкой тоски по ночам,

А от нечаянной радости, транспортной тряски.

Как начинали застывшие лица мягчать!

И у чиновников были же малые дети:

Пишешь, бывало, «От автора мальчику Пете» —

Глядь, к вожделенной бумажке прижалась печать.

Взятка ли хитрая, пропуск ли сквозь оборону —

Яркий, как яблоко, хрусткий ее переплет?

Детскую книжку подсуну при встрече Харону:

Вдруг покатает за так — и домой отошлет!

* * *

Эту кружку мне когда-то

В турпоездке, в час заката,

Улыбаясь виновато,

Подарил один поэт:

Посредине герб и дата,

По бокам, отдельно сняты,

Принц Уэльский и Диана —

Давний свадебный портрет.

Купленная в год разрыва

Молодой четы счастливой,

Кружка выжила на диво,

Прослужила много лет —

И все та же, что когда-то,

Только чуть поблекла дата

И в живых принцессы нет.

Эту кружку снявши с полки

В Норидже на барахолке,

Усмехнулся продавец

И сказал: «Фаянс, однако,

Продержался дольше брака,

Проживет и дольше века», —

И ведь угадал, шельмец!

Эту желтенькую кружку,

Венценосную старушку,

Перемою после кофе,

Уберу наверх, в буфет,

И уже не строну с места:

Пусть себе глядит с насеста

Молчаливым невермором,

Как сказал другой поэт.

* * *

Книжки вам всем подпишу,

свой телефон припишу:

буковки, цифры, слова…

В переводе на взрослый

это будет: ау!

А на всеобщий — уа!

Боржоми Рассказ Из книги «Высокая-высокая луна». (См. также: «Однодневная война» — «Новый мир», 2001, № 10; «Неадекватен» и «За кого проголосует маленький человек» — 2002, № 5; «Без политики» — «Новый мир», 2003, № 8; «Долгожители» — «Новый мир», 2003, № 9; «Могли ли демократы написать гимн…» — «Новый мир», 2003, № 10.)

ОТ АВТОРА. Автор просит у читателя снисхождения за свою непоследовательность в процессе публикации. О последних днях (о годах) славного постсоветского старикана Петра Петровича Алабина повествуется выборочно. С некоторым нарушением хронологии. В особенности это касается рассказа «Боржоми». Рассказ должен был быть первым. Он должен был подсказать, как постепенно Петр Петрович открыл свою «лунность». Рассказ должен был