героями.

Взять хотя бы старого пожарного, "деда" - Григория Матвеевича Хмеля, по-крестьянски неторопливый рассказ которого приводится здесь: он и двое его сыновей-пожарных пострадали во время аварии на АЭС и лежали в разных больницах Москвы и Киева, жена была эвакуирована из села под Припятью в Бородянский район и продолжала работать - готовила еду и возила ее механизаторам в поле… Какие наши литературные или бытовые, зачастую мелкие и жалкие, проблемы могли сравниться с драмой этих людей, которые вели себя с таким достоинством? Слушая рассказ рассудительного украинца Хмеля, я почему-то вспоминал гоголевского Тараса Бульбу.

Одно время после того, что я узнал и увидел в Чернобыле, мне казалось, что я уже никогда не возьмусь за перо: все традиционные литературные формы, все тонкости стиля и ухищрения композиции - все казалось мне бесконечно далеким от правды, искусственным и ненужным. За несколько дней до аварии я закончил роман "Причины и последствия", повествующий о врачах лаборатории особо опасных инфекций, ведущих борьбу с такой смертельной болезнью, как бешенство; и хотя некоторые ситуации романа по странному стечению обстоятельств оказались созвучными тому, что довелось увидеть (при несоизмеримости масштабов происходящего, конечно), роман как-то очень быстро погас в моем сознании, отодвинулся куда-то назад, в "мирное время".

Все поглотил Чернобыль.

Как гигантский магнит, манил он меня к себе, волновал воображение, заставлял жить Зоной, ее странной, искривленной действительностью, думать только об аварии и ее последствиях, о тех, кто борется со смертью в клиниках, кто пытается обуздать атомного джинна в непосредственной близости от реактора. Мне казалось подлым, невозможным стоять в стороне от событий, принесших моему народу такую беду. Долгие годы перед апрелем 1986 года преследовало меня чувство вины - вины за то, что я, коренной киевлянин, писатель, врач, прошел мимо трагедии своего родного города, случившейся в начале шестидесятых годов: мокрый песок и вода, накопившиеся в Бабьем Яру, из коего городские власти хотели создать место для увеселений (!), прорвали дамбу и пошли на Куреневку, вызвав многочисленные разрушения и человеческие жертвы. Долгие годы молчала украинская литература (и я вместе с нею) об этой катастрофе, и только сравнительно недавно Олесь Гончар в рассказе "Черный яр" и Павло Загребельный в романе "Южный комфорт" обратились к событиям того страшного предвесеннего рассвета… Почему же я молчал? Ведь мог собрать факты, свидетельства очевидцев, мог найти и назвать виновников несчастья… Не сделал этого. Видимо, не дорос тогда до понимания каких-то очень простых, очень важных истин. Да тогда бы и крик мой не услышали - был он тоньше комариного писка: за плечами только первые публикации в "Юности", "Литературной газете" и еще только начал писать я свою первую повесть "Как на войне"… Все это говорю не для оправдания, а истины ради.

Чернобыль воспринял я совершенно по-другому - не только как свое личное несчастье (мне в принципе ничто не угрожало), а как самое важное после Великой Отечественной войны событие в жизни моего народа. Никогда не простил бы себе молчания. Правда, поначалу, выступая в качестве специального корреспондента "Литературной газеты", видел я свою задачу достаточно узко: рассказать о врачах, принимающих участие в ликвидации последствий аварии. Но сам ход жизни заставил меня постепенно расширить круг поисков, встретиться с сотнями самых различных людей - пожарными и академиками, врачами и милиционерами, учителями и эксплуатационниками АЭС, министрами и солдатами, комсомольскими работниками и митрополитами, американским миллионером и советскими студентами.

Я слушал их рассказы, записывал голоса на магнитофон, потом, расшифровывая по ночам эти записи, еще и еще раз поражался правдивости и искренности их свидетельств, точности деталей, меткости суждений. Переводя эти магнитозаписи в текст, я старался сберечь и строй речи, и особенности терминологии или жаргона, и интонацию моих собеседников, прибегая к редактированию лишь в самом крайнем случае. Мне казалось очень важным сохранить документальный, невыдуманный характер этих человеческих исповедей.

В то же время я не хотел ограничиться только механическим собиранием фактов, какими бы впечатляющими и сенсационными они ни были. Уже с самых первых дней аварии возникла острая необходимость глубокого осмысления происшедшего.

Ведь чернобыльский взрыв ввел человечество в новый период развития цивилизации, о возможности которого лишь смутно, интуитивно догадывались писатели-фантасты. Большинство же рационально мыслящих, оптимистически ориентированных ученых и технарей-прагматиков по причине ограниченности своей фантазии и проистекающей отсюда самоуверенности ничего подобного предвидеть не могли, да и не хотели, очевидно. Только отдельные, наиболее дальновидные ученые в последнее время начали задумываться над катастрофическими возможностями невероятной концентрации промышленных и научных мощностей. Об этом свидетельствуют высказывания академика В. А. Легасова, публикуемые на страницах нашей повести, исповеди ученых и специалистов.

Я также постарался представить на страницах этой книги собственные суждения об аварии, ее истоках, предпосылках и нравственных уроках. Понимаю, что излагаемые здесь взгляды - моих героев и мои - неполны, субъективны и не могут претендовать на истину в последней инстанции. Время конечно же внесет свои коррективы, подтвердит или опровергнет те или иные утверждения.

В одном лишь я уверен: в сумраке рокового, трагического явления, ставшего известным миру под названием "Чернобыль", нам, человечеству, надо суметь распознать суровые предзнаменования грядущего.

И сделать надлежащие выводы. Пока не поздно.

Это горькое слово Чернобыль

Чернобыль.

Небольшое, милое, провинциальное украинское местечко, утопающее в зелени, все в вишнях и яблонях. Летом здесь любили отдыхать многие киевляне, москвичи, ленинградцы. Приезжали сюда основательно, часто на все лето, с детишками и домочадцами, снимали "дачи" - то бишь комнаты в деревянных одноэтажных домишках, готовили на зиму соленья и варенья, собирали грибы, с избытком водившиеся в здешних лесах, загорали на ослепительно чистых песчаных берегах Киевского моря, ловили рыбу в Припяти.

И казалось, что удивительно гармонично ужились здесь красота полесской природы и упрятанные в бетон четыре блока АЭС, расположенной неподалеку, к северу от Чернобыля.

Казалось…

Приехав в Чернобыль в начале мая 1986 года, я (да разве только один