ей не дать — беситься начинает; соответственно и выделяет, если не может попасть в туалет, поскольку он находится этажом ниже, в теперешней квартире жандармских детей, где он нужен гораздо чаще, чем наверху. Не так себе всё это представляла старушка, вверяя свою судьбу в руки официальных лиц. Но я пишу здесь не расследование и не обследование, хотя диагноз «начальная стадия цирроза печени», я думаю, уже поставлен. К тому времени, когда Господь завладеет и последней осьмушкой старухи, он сам будет до такой степени растерян, что прозевает множество грешников. Но неважно. Тогда этот дом целиком перейдёт к жандармскому сыну, наконец-то, и тому уже не придётся делиться ничем, ни с кем, даже с Богом, всё пойдёт в наш карман. А Богу достанутся наши грехи, с него хватит.

Ни один из многообещающих объектов недвижимости, что на примете, а это значительно больше, чем я могу здесь перечислить, в настоящий момент полностью не выплачен, за исключением домика той старухи, которая скоро, если не случится чего-нибудь великого и Господь не явит чуда, преставится. Ради этого вечного блаженства невестка жандарма сделала хороший взнос — в форме ненаглядного сына, который ещё дитя, к детям Господь особенно благоволит. Бог отскабливает его душу в исповеди, священник испытывает её на наличие грязных помыслов и говорит ему, после того как в сумерках души, своём любимом месте, влил в себя одну, пусть мальчик встанет в очередь детишек, где к нему легче будет подобраться; эта шепчущаяся, боксирующая очередь, которую пастор раз в неделю принимает на детской мессе и, натрудив руку, снова отправляет домой, если кто мелет пустое или выбалтывает неприглядную правду. Эти пожитки — просто бич на пути ещё молодого мужчины, который бы срочно воспользовался несколькими ипотеками, чтобы немного себя разгрузить. Для него и шторы уже революционное решение, ему-то самому нужно лишь самое необходимое, так он всегда говорит, а это домо — и землевладения. Во всём прочем он скареден, монтёр, инженер, а его отец ещё скареднее. Жене которого приходится украшать садик отводками, которые она тайком отщипывает из горшков в плодово-ягодном питомнике, не внимая тем предостережениям, которые то и дело происходят в мире нам в назидание. Неужто этот сын человеческий хочет получить домик, а от жены и от сына избавиться? Неужто его верности хватило так ненадолго? Ведь семья у него не так уж и давно! И, может, появятся ещё дети! Мы узнаем об этом — или не узнаем, смотря по тому, удастся ли мне выражаться понятно и не перепутать действующих лиц, чего пока что не произошло. И что это я начала сразу с трёх поколений — собственно, их даже четыре. Ах, но ведь они появляются не все сразу, к тому же они все одинаковы. Может, и нам всем залезть в ту же лодку, как вы думаете? Кто из нас не хотел бы для себя хотя бы маленький домик? Гуляй себе где хочешь, езди по автобану, а домик терпеливо стоит себе и ждёт тебя.

Сын нынешнего жандарма работает на почте телефонным монтёром и устраняет неполадки, он учился в технической средней школе, выпускники которой называют себя инженерами и повсюду в промышленности желанны, в первую очередь в телефонных концернах, которые растут как грибы, охотясь за нашими голосами. Чтобы выстроить своё положение в жизни и оградить его от внешних посягательств, сын каждую неделю с решимостью — как будто это принесёт ему больше, чем покроют его залоги, — атакует свой банк на Главной площади, опустив рога в ожидании отпора, неподвижно, непоколебимо, но руки подняв просяще, почти робко, так и идёт в банк, который даёт ему кредиты, пока не будет исчерпано всё, что можно отдать в качестве залога, оставив себе только руки, сложенные в мольбе. Состоятельность зиждется на точном знании того, что у тебя есть, и того, что ты хотел бы иметь ещё. Почему, собственно, церковь ничего не делает для своих, которые так самоотверженно наполняют её здание своим мясом? Церкви всё равно, приходят ли в неё люди, она так и так почти всегда закрыта, кроме времени мессы, когда в её темной каморе безрадостно справляет свою службу св. евхаристия. Пусть бы, например, набожные прислужницы пастора, такие как молодая невестка жандарма, самозабвенно служа общине, могли раньше других узнавать про освобождающийся домик, почему нет, и почему бы ей потом и не унаследовать его? Почему его наследует какой-нибудь племянник из Линца, нога которого ещё ни разу не ступала ни в церковь, ни в тётин домик? И почему мы все не такие состоятельные, как кинозвёзды, а то приходили бы домой и снимали грим наших желаний, чтобы на следующий день иметь ещё большие, ещё лучшие и особенно хорошо высыпаться, чтобы на наших лицах не сказывалась наша жизнь и мы могли бы запросто показаться всем через журналы? К счастью, в наших краях редки преступления с применением насилия. Вы даже не поверите, как мало людей, у которых вообще больше не осталось родных и близких! Всегда есть кому обрядиться в одежды печальной вдовы, или находится где-то на стороне сын, который объявляется в нужный момент и изменяет ход вещей, который всё это время как-то обходился без него.

Как глупо! Является этот сын, как раз из Линца или по мне так пусть хоть из Реклингхаузена, Германия, или из Канады, где он считался без вести пропавшим в плавильном цеху сталелитейки или под гигантской поленницей дров, а тут тебе жареный телёнок вместе с домом, уже дожидаются его, готовенькие, для чего он палец о палец не ударил. Завещание опротестовывается в тяжёлой рукопашной или сабельной схватке, раз-два — и дух вон. А ведь церковь, может, для того и существует, чтобы вдалбливать в головы стариков, которые так и так скоро умрут, разум: чтобы они вовремя вошли под её торжественные своды — и красиво расписывать им мрачную бездну ада. Рай — это всегда другие, когда они лишают нас нашего достояния. Ад — в нас. Лучше уж пусть церковь наследует, чем всё достанется её дурацким служителям.

Сын жандарма неподвижно застыл в кресле для посетителей у руководителя филиала, боясь невольно выдать на языке своего тела, ему самому не вполне понятном, что-нибудь о его истинных и презумптивных владениях, и пусть это самая малость, но банку совсем не обязательно о ней знать. Что вы пристаёте ко мне с этой грязной бумажонкой? Что там на ней написано, меня не интересует. Считается только подпись и то, что выше. Только тогда правда вступает в законную силу Этот банк, должно быть, сегодня узнал о предполагаемом повышении жалованья, о котором объявлено в письме, написанном даже не на бланке. Всё это вполне может быть лишь временным состоянием этого государственного служащего, потому что скоро его недвижимости будет больше, чем песчинок на овощах,