синяков и почувствовал облегчение.
– Рональд.
Он резко поднял голову, весь рот в крови. Не сразу сфокусировал глаза. Потом произнес:
– Гря… грязный пес.
Зубов не было, десны покрыты засохшей кровью и слюной. Речь искажена, почти невозможно разобрать, что он говорит. Поэтому привожу его слова так, как я их разобрал.
Я сказал:
– Ты хотел меня видеть.
Он напрягся, пытаясь разорвать веревки, и сказал:
– Они выдрали мне зубы плоскогубцами.
Я пожалел, что не согласился выпить, когда Трубочист предлагал. Он сказал:
– Джек, ты должен сказать им, что произошла ужасная ошибка. Я знаю, я плохо себя вел, но я не убивал этих людей.
– Нет, убивал.
– Джек, пожалуйста! Во мне есть что-то такое, что заставляет меня все время пытаться привлечь к себе внимание. Я позволяю людям думать, что я совершил все эти ужасы, но на самом деле… – Его голос стал еле слышным. – Это всего лишь игра. Я хорошо работаю, но иногда становлюсь вроде одержимого. Я набрасываюсь на людей, которым помогаю, и начинаю притворяться, что совершаю преступления. И тогда мне приходится переезжать. Ты можешь проверить. В Лондоне… такое много раз случалось, но это все фантазия. Я закурил сигарету и сказал:
– Ты изгадил мой дом, звонил, пугал мою девушку.
– Я только хотел привлечь твое внимание. Чтобы ты решил, что я тебе ровня.
Я встал, и он закричал:
– О господи, Джек, не уходи.
Я наклонился к нему поближе. Страх исходил от него подобно дыму. Я сказал:
– Даже если бы я поверил всему, что ты рассказал, есть одна вещь, от которой тебе не отвертеться.
– Что, Джек? Скажи мне… я все смогу объяснить… абсолютно все.
– Рука.
Мне показалось, что он искренне изумился. Он спросил:
– Какая рука?
– У одной из жертв была отрублена рука и оставлена на пороге. А я получил пластиковую руку по почте. Откуда тебе об этой руке знать, если ты не сам все сделал?
– Джек, клянусь, я ничего ни о каких руках не знаю. Никогда ничего тебе не посылал. Господи милостивый, ты должен мне поверить.
– Я не верю.
Я повернулся, чтобы уйти, и он начал рыдать, умоляя меня вернуться. Я закрыл за собой дверь и прошел в гостиную. Трубочист спросил:
– Он признался?
– Нет.
Трубочист посмотрел мне в глаза и спросил:
– Какое ваше последнее слово?
– Он это сделал.
– Ладно. Мики отвезет вас назад. Я приеду через несколько часов, и мы рассчитаемся.
На обратном пути мы не разговаривали. Я услышал, как часы пробили полночь, и подумал:
– В полночь плохо одному.
Когда я вылезал из машины в Хидден Вэлли, Мики сказал:
– Я начал читать стихи. Кого из поэтов вы порекомендуете?
Я некоторое время молчал, делая вид, что размышляю, потом ответил:
– А мне насрать, кого ты читаешь. Оказавшись дома, я решил почитать – почти боялся продолжать пить в том же темпе. Выбрал Честера Хаймса: он злобный и забавный. В «Примитиве» я подчеркнул следующий абзац:
Но в этот момент пробуждения, пока ее разум еще не восстановил свою невозмутимость, не разобрался в своих аргументах, не определился в антагонизмах и не прибегнул к рационализации, в этот момент эмоциональной беспомощности… она не могла во всем обвинять мужчин. Было время для слез, днем можно было лгать, но утро было временем для страха.Я задремал в кресле. Раздался звонок в дверь, и я, шатаясь, поднялся. Взглянул на часы. Пять. На пороге стоял Трубочист с бутылкой виски «Блэк Буш». Я провел его на кухню. Он сказал: – Я принес гвоздику, можем соорудить горячую выпивку. – Почему бы и нет? Я вскипятил чайник, налил воду в кружки, положил туда гвоздику, сахар и налил виски. Протянул одну кружку ему и сел. Он сообщил: – Дело сделано. – Ладно. – Вы хотите о чем-нибудь меня спросить? – А вы скажете? – Может, и нет. Мы выпили, потом он налил нам по новой. Я сказал: – Эта рука меня беспокоит. – Что? – Которая пришла по почте. Он коротко рассмеялся, эдак невесело, и заметил: – Это работа Мики. – Что? – Он часто ездит в Белфаст. Посчитал, что вас необходимо подстегнуть. Я много позже узнал. Ребята мне рассказали. – О господи! – В чем дело? – Бог мой… дайте подумать. Я попытался успокоиться, получше вспомнить, что говорил Брендон Флод. Сказал: – Трубочист, я сейчас опишу вам человека. Хочу, чтобы вы выслушали очень внимательно и затем сказали, кто именно приходит вам на ум. – О'кей. Я набрал в грудь воздуха и начал: – Молодой мужчина, слегка за тридцать, очень умный… единственный ребенок умеет работать руками, водит фургон, оборудованный по спецзаказу, сталкивался с полицией, но не по-крупному, скорее всего, кого-то избил. Вежлив, хорошо излагает, образован. По мне ручьями тек пот. Трубочист не колебался ни минуты: – Мики, а в чем дело? – Ничего, простое любопытство. Если бы он не валился с ног от усталости, возможно, он добился бы от меня ответа. Но он с трудом держал глаза открытыми. Поэтому пожал плечами, вынул конверт и протянул его мне: – Премия. За хорошую работу. – Я перееду. – В Лондон? – Нет, в гостиницу «Бейли». – Но вы можете жить здесь. – Спасибо, но самое время сменить обстановку. Он встал, протянул руку и сказал: – Еще увидимся, Джек Тейлор. – Разумеется. После его ухода я открыл конверт. Достаточно денег, чтобы долгое время ничего не делать. Я снова запечатал конверт. На следующий день я уже сидел в «У Свини». Над набережной с криками метались чайки. Вскоре появился Билл Касселл. Казалось, он стал еще худее. Он сел на свое привычное место, я пристроился напротив. Положил конверт на стол и попросил: – Посчитай. Он посчитал и спросил: – Тут порядком денег. Что ты хочешь? Убить кого-нибудь? Я закурил, в последний раз взглянул на «Зиппо», подтолкнул зажигалку к Биллу и сказал: – Его зовут…