как зачарованный, и хотя в комнате пылал камин, мне было холодно.

— Вы сами видите, — продолжал он, — что по-настоящему она его никогда не любила. Она была слишком разумна. Я увёз её в Гонконг. Перемена климата, говорили они. Ох, эти доктора! Боже мой! Зимнее время! Десять дней дождь, ветер, холодные туманы… Пневмония. Послушайте! Мы много разговаривали. Днём и по вечерам. Кто у неё ещё оставался? Она, моя девочка, говорила со мной. Иногда она смеялась немножко. Смотрит на меня и смеётся…

Я содрогнулся. Он поднял глаза, посмотрел на меня грустно, с детским недоумением.

— Скажет, бывало: «Право, я не хотела быть дурной дочерью, папа». А я отвечаю: «Конечно, дорогая моя. Ты не могла этого хотеть». Она полежит спокойно, а потом скажет: «Я удивляюсь…» А иногда говорит мне: «Я была настоящей трусихой». Знаете, больной человек… мало ли что придёт в голову. А то ещё скажет: «Я была тщеславной, упрямой, капризной. Я думала только о собственном удовольствии. Я была эгоисткой или трусихой…» Но больной человек… мало ли что он говорит. А один раз почти весь день лежала молча, а потом сказала: «Да; может быть, когда настал бы тот день, я бы не ушла. Может быть! Не знаю! — крикнула она. — Спусти занавеску, папа. Спрячь от меня море. Оно укоряет меня за моё безумие».

Он тяжело перевёл дух.

— Вы сами видите, — шёпотом продолжал он. — Она была очень больна, очень больна. Пневмония. Так внезапно…

Он указал пальцем на ковёр, а меня охватила мучительная жалость при мысли о бедной девушке, побеждённой в борьбе с нелепостями трёх мужчин и под конец усомнившейся в самой себе.

— Сами видите, — уныло начал он снова. — Она не могла по-настоящему… О вас она несколько раз говорила. Добрый друг. Разумный человек. Вот мне и хотелось самому вам рассказать, чтобы вы знали всю правду. Такой человек! Как это могло случиться? Она была одинока. И, может быть, одно время… Так, немножко. Тут никогда и мысли о любви быть не могло у моей Фрейи… такая разумная девушка…

— Слушайте — крикнул я, гневно на него наступая. — Да разве вы не понимаете, что она от этого умерла?

Он тоже встал.

— Нет! Нет! — забормотал он, словно рассерженный. — Доктора! Пневмония. Истощение организма. Воспаление… Они мне сказали: пнев…

И не договорил. Слово перешло в рыдание. Он в отчаянии всплеснул руками, с тихим, надрывающим душу стоном отрекаясь от своего жуткого заблуждения:

— А я-то считал её такой разумной!..

Примечания

1

«Фронт» — прилегающая к гавани часть города.

(обратно)